Тайна академика Фёдорова

Филатов Александр Валентинович

– Иванович! Так нельзя! Опять, наверное, давление под двести? Всем нам как никогда нужно ваше, именно ваше здоровье! Неужели так и не удалось найти помощников?

– Ничего, Витальевич, прорвёмся. Ну вот, уже полегча­ло, – с несколько натянутой улыбкой ответил Шебуршин, подхватывая предложенный ему фамильярный тон и похлопав Фёдорова по колену. – Как раз сегодня удалось окончательно уладить вопрос о моих помощниках. О наших помощниках, – поправил себя начальник ПГУ – Но встречаться сейчас с ними было бы для вас прежде­временно, даже опасно! Так что на связи у вас пока остаюсь я.

После этого запомнившегося совещания отношения соратников стали ещё более тёплыми и доверительными. В результате работа пошла легче. Собственно, в обязанность Фёдорова входила, в основном, необходимость вспоминать и потом давать генералу ответы, касающиеся тех или иных лиц, событий, их прямых и отдалённых последствий. Отсюда вытекала

и вторая главная функция или обязанность Фёдорова: консультирование. Это было сложнее: Алексею Витальевичу приходилось вспоминать, что и как было сделано в той или иной сфере во время прежней его жизни (жизни в предотвращаемой реальности). Планируя свои действия, смысл и назначение которых должны были оставаться секретом для всех кроме них двоих, Шебуршин прибегал к советам Фёдорова для того, чтобы избежать нежелательных последствий, предотвратить ошибки. Он стремился узнать, а не делалось ли то же самое или нечто похожее в прежней действительности предателями и врагами. Фёдоров был рад, что в своё время, в той реальности, он внимательно и целенаправленно изучал, собирал и обдумывал сведения о событиях в стране и за рубежом. Правда, делал он это в иных, чем теперь требовалось, целях. Поэтому иной раз Алексей Витальевич затруднялся незамедлительно дать Шебуршину ответ и просил отсрочки, чтобы вспомнить. Но пока что, судя по всему, до сих пор его консультации были правильными, а воспоминания – точными. Во всяком случае, Шебуршин уже не раз после очередной удачной операции говорил ему:

– Ну и память у вас, Витальевич! Просто феноменальная!

На конспиративные встречи генерал редко приходил с пустыми руками. Чаще всего он приносил Фёдорову редкие фрукты и медикаменты для поддержания умственной рабо­тоспособности и улучшения памяти. Фёдоров поначалу стес­нялся, отказывался. Тогда генерал счёл нужным пояснить:

– Поймите вы, скромник! Это не подарок, не угощение и не взятка! Ответьте, вы здесь что – на развлечении, на отдыхе или на работе?

– Вообще-то, наверное, на работе… Как доброволец, конеч­но,– неуверенно ответил Фёдоров.

– На работе! И только на работе! Причём на конспира­тивной! А всё это часть вашего официального пайка. Не можете же вы светиться в очередях, подполковник!

– Какой я подполковник? Я гражданский…

– Были. до вчерашнего дня. Пока что ваше досье у нас анонимно, а выйдете на свет – получите погоны, а вместе с ними и легальное положение! В общем, давайте, оставим всё это и перейдём к обсуждению дел! Их и так слишком много, в отличие от времени!

В тот раз, в сентябре восемьдесят третьего, они продумали операцию разоблачения американской провокации со сбитым южнокорейским авиалайнером. Фёдорову удалось вспомнить мельчайшие детали, опубликованные в этой связи в начале XXI века. Как следствие, была организована экспе­диция, вернее – две: в задачу одной входил поиск и подъём тех обломков, которые имитировали аварию, а вторая должна была поднять (и таки подняла!) обломки южнокорейского самолёта и остатки потопившей его американской ракеты. В подъёме обломков из обоих мест участвовало то самое калининградское судно, которое в иной реальности предоставили американцам для съёмок фильма „Титаник". Поднятые со дна океана находки стали экспонатами, которые удалось выставить на публичное обозрение в Париже. Результат операции был громким. Более того, США не при­думали ничего лучше, как организовать поджог выставки. Однако советские разведчики в Париже не дремали: американская диверсия была не только своевременно разоблачена, но ещё и отснята на киноплёнку французскими журналистами. А незадолго до этих событий Шебуршину с Фёдоровым удалось предотвратить провокацию с высылкой из Франции полутора сотен советских граждан.

Осенью восемьдесят третьего ещё удалось инфор­мационно упредить запланированное американцами втор­жение в Гренаду – сообщить о нём и у нас, и через западные СМИ. Причём, сделать это посчастливилось так, что вторжение не было ни отсрочено, ни отменено. В результате повсюду существенно усилились антиамериканские настроения. А незадолго до нового 1984 года Шебуршину удалось через „Известия" опубликовать меморандум Аллена Даллеса, всё ещё остававшийся неизвестным широкой общественности в СССР. Под предлогом заботы о здоровье генсека, Андропова удалось к тому времени почти полностью изолировать. А к заранее известному дню смерти Андропова сумели подготовить и замену начальника Пятого управления. В февральские дни он был утверждён, тогда как прежний шеф "Пятки", Папков, по причине случившегося с ним инфаркта с почётом отправился на заслуженный отдых. По этому поводу Шебуршин сказал:

– Ну, всё, товарищ подполковник! Докладываю: по поводу начальника Пятого управления можете не беспокоиться. Этот человек, случись что, в услужение ни к Гусицкому, ни к Ходаковскому, ни ещё к какому-либо

абрамовичу ни за что не пойдёт, скорее застрелится. Сам отбирал! Надёжный русский патриот!

Генерал сегодня явно был в хорошем настроении. Вообще-то шутил он с Фёдоровым очень редко. Но основания для радости теперь появились: обстановка в стране ощутимо начала изменяться в лучшую сторону. То и дело вспыхивали стихийные дискуссии, люди начали осознавать, что против них, против страны ведётся настоящая война – война на уничтожение. "Молодая гвардия", "Наш современник" и "Человек и закон" публиковали глубокие, взвешенные патриотические статьи, побуждавшие людей задуматься. Шебуршин лично конспиративно встретился с главным редактором журнала "Человек и закон" (которым вновь удалось сделать Сергея Семанова), имел с ним долгую, обстоятельную беседу. Эта беседа (или инструктаж!) оста­вила неизгладимый след в душе патриота. Хотя генерал, придя к нему, не сказал ничего прямо, но проявил не только удивившую редактора осведомлённость, но и единодушие во взглядах на некоторые вопросы. Высказанное же при расставании довольно жёсткое предупреждение о необходи­мой линии деятельности и поведения не только вдохновило редактора, но и заставило историка по-новому взглянуть на многих из тех, кого он считал своими товарищами и патриотами. Самое же главное состояло в том, что к этому времени удалось реабилитировать Романова, найти подход для необратимой компрометации Горбачёва и вплотную приступить к разоблачению Яковлева.

Вскоре после избрания новым генеральным секре­тарём ЦК КПСС Романова Шебуршин оказался назначен­ным на должность председателя КГБ. В июне восемьдесят четвёртого, через неделю после того, как новый руково­дитель государственной безопасности представил на Политбюро неопровержимые, но вроде бы случайно полу­ченные данные о враждебной деятельности нескольких высокопоставленных особ, было принято решение о восстановлении права КГБ осуществлять следственные действия также и в отношении высших лиц из числа хозяйственной и партийной номенклатуры. Это являлось одной из главных задач, которые Фёдоров ставил перед Шебуршиным ещё в самом начале их работы. В результате её успешного решения прибавилось работы и у Второго главного управления (контрразведка), и у Пятого (борьба с идеологическими диверсиями). Вернее, ориентация этой работы стала теперь совершенно иной.

Наконец-то начали давать ход собранным ранее сведениям о скрытых врагах государства и об истинных хозяевах "диссидентов". Всё это делалось постепенно, поне­многу, так, чтобы не вызвать опасных ответных шагов со стороны затаившихся врагов и предателей. Однако делалось последовательно и неумолимо. В частности, со страниц широкой печати как-то незаметно и постепенно исчезли имена ориентированных на сионистов и масонов Бовинда, Арбатовича, Загладкина, Замятника. Был широко опублико­ван и откоментирован не известный широкой публике в другой реальности текст резолюции Генеральной Ассам­блеи ООН, признававшей сионизм одним из видов расизма и требовавшей всемирной борьбы с этим явлением.

Информационные удары следовали один за другим. Воспользовавшись сведениями из будущего и по настоянию Фёдорова, Леонид Иванович сумел организовать разобла­чение лунной аферы США. Правда, пока что не были обна­родованы факты, касающиеся сговора об этом руководства США с предателями из ЦК КПСС, зато соответствующие намёки дали американцам понять, что при необходимости и это будет сделано. США стало ясно, что Советский Союз, его новое руководство не побоится опубликовать никакую правду, как бы и кому неприятна она ни была. Компе­тентность, явная честность и правдивость, смелость, после­довательность и принципиальность нового руководства СССР – всё это постепенно возвращало стране роль духовного лидера, незаметно утраченную было после печально знаменитой речи Хрущёва на ХХ съезде.

Вышло второе издание книги А. Тяпкина и А. Шиба­нова "Пуанкаре", в котором уже безо всяких реверансов, спокойно и доказательно разоблачалось присвоение А. Эйн­штейном чужих идей и трудов. К концу года должна была выйти в свет книга В.В. Карпова "Генералиссимус", в которой среди прочего нашлось место для фотокопий секретных документов об истинном числе "жертв" "сталинских репрессий", об их причинах. Поместили и записку Хрущёва к Сталину с жалобой на то, что из отосланных им "расстрель– ных списков" вождь утверждает не более десяти процентов. В качестве приложения к этой книге давались фотокопии и переводы сообщений итальянской прессы о том, как после незапланированной речи Хрущёва на ХХ съезде с "разоблаче­нием культа Сталина" из итальянских церквей изымали развешенные там портреты советского вождя, очистившего мир от фашизма. Ещё одним видом приложений к книге должны были стать касающиеся И.В. Сталина высказывания иностранных деятелей. Прилагались краткие биографи­ческие справки о них. Читатель должен был понять: "Если уж так высказываются о Сталине наши враги, то."