Тайна академика Фёдорова

Филатов Александр Валентинович

– Я тебе оттуда позвоню, Леонид Иванович, на тот телефон.

– Да, да, обязательно! Я как раз хотел попросить. Ну, удачи!

– Спасибо, товарищ генерал!

– Вообще-то, в таких случаях принято посылать к чёрту!

– Вы ошибаетесь, Леонид Иванович! Вы пожелали удачи, а „к чёрту посылают", когда желают "ни пуха, ни пера"!

– Точно так! Ну, позвони оттуда, а я тут сегодня зашиваюсь в делах по "двойке". Ты же сам меня загрузил! Ну, пока!

Едва Фёдоров поставил себе задачу поехать в Калининград, как чувство раздвоенности ослабло, стало довольно терпимым. Самым трудным оказалось взять билет не просто на нужный поезд, но ещё и в нужный вагон. Билеты в Союзе стоили дёшево, были всем доступны. И эта обще­доступность порождала

очереди и ощущение дефицита. В остальных сферах товарно-денежных отношений к середине 1984 года был достигнут заметный для Фёдорова прогресс. Особенно в сравнении с другой, пережитой им реальностью. Дело-то, в общем, простое: надо было держать оборотную массу наличных денег чуть ниже совокупной стоимости всех товаров (и услуг). Новому министру финансов СССР это удалось. С самого начала Фёдоров поставил эту задачу перед Шебуршиным, хотя тот сначала и не понимал всей её важности. Но к февралю, ко дню смерти Андропова, канди­дат был найден и морально подготовлен к тому, что ему предстоит стать продолжателем дел легендарного ста­линского минфина Зверева. На самом-то деле дефицит в той реальности возник много позже, когда производство благодаря усилиям "реформаторов" сократилось в несколько раз, а полки ломились от товаров, не доступных обнищав­шему народу, не располагавшему деньгами.

Билет в нужный вагон помогла взять красная книжечка – удостоверение полковника госбезопасности. Фёдоров решил в случае затруднений сразу начать именно с неё, а не с удостоверения старшего научного сотрудника НИИ МБП МЗ СССР.

Войдя в плацкартный вагон, он почувствовал, что раздвоенность стала ещё менее выраженной. Значит, пока что он всё делает верно. Но, пройдя весь вагон из конца в конец, он не увидел той единственной, которая в прежней жизни стала его женой. Это настолько расстроило доктора наук, завлаба, полковника и профессионального конспиратора, что глаза его повлажнели. Чтобы скрыть это, он повернулся спиной к соседям по отделению, будто бы поудобнее пристраивая чемодан. Проход при этом оказался полностью перегороженным его широкими плечами бывшего атлета.

– Можно, я пройду? – услышал он за спиной тихий, вежливый и такой знакомый, родной голос, что выронил чемодан. Тут же попытался его перехватить на лету.

Этого сделать не удалось. Он повернулся лицом к задавшей вопрос стройной темноволосой девушке, и лицо его густо заалело. Это была ОНА! В той жизни всё произошло несколько иначе. И диссертацию жестокий Аполлоша в тот год ещё не пропустил к защите, и ОНА уже сидела в вагоне, а он появился позже, и чемодан выпал из рук не у него, а у неё. Фёдоров заволновался, но тут же сумел взять себя в руки. Всё же долгие месяцы конспира­тивной работы в паре с главным разведчиком страны многому его научили. Да, и знание будущего помогало. Наконец, и это было главным, раздвоенность сознания полностью исчезла. Ко всему прочему, он превосходно знал её вкусы и предпочтения. Знал, что и как следовало говорить, а о чём умолчать. Глянув на лицо девушки, вошед-шей в его отделение вагона, он со своим шестидесятилетним жизненным опытом понял, что уже отмечен ею. Благодаря своему знанию характера этой девушки, столь дорогой ему, увидел, что отмечен положительно. В той реальности это случилось позже, на развитие отношений потребовалось несколько лет. Впрочем, поскольку критерий раздвоения сознания молчал, выходило, что он и вправе, и может несколько ускорить развитие событий в своей личной жизни.

Но в данный момент он не спешил входить в контакт со своей будущей женой, помня из той жизни, что более близкое знакомство началось лишь после того, как про­водница принесла чай. Наконец, чай был принесён. И тут Фёдоров допустил, как ему показалось, ошибку.

– Садитесь, Виктория Петровна, ближе к окну, – предложил он. – Ведь это же ваше место. Моё верхнее.

Девушка вкинула на него удивлённый, пожалуй, даже чуть испуганный взгляд своих сероватых глаз с зелёными искорками:

–

Откуда вы меня знаете?!

Фёдоров спохватился, испугался, опять покраснел, что было с ним в жизни всего несколько раз, а сегодня вот уже второй раз подряд. Он замялся с ответом и подумал, что при всём прекрасном знании характера, привычек, симпатий и психологических особенностей своей жены в той жизни, ему трудно будет завоевать её расположение теперь. Но чувство раздвоенности не возникало. Он заме­тил, что и заминка с ответом, и смущение вызывают у девушки всё больший интерес к нему. Поэтому Фёдоров помолчал секунду, а потом очень тихо сказал:

– Вы ведь в Калининград поступать едете? А в Москве была неудача. Понимаете, я институтский работник. Кое-что знаю.

Фёдорову было известно, что он выглядит гораздо моложе своих неполных тридцати шести лет, но ведь девушке будет в декабре всего-то двадцать четыре. Не кажется ли он ей стариком? Не выдают ли его глаза, о старости и умудренности которых ему говорил Шебуршин ещё в начале их знакомства? Впрочем, недавно, в День Победы, он сказал, что по глазам Фёдорова теперь уже невозможно определить его психологический возраст. Но Алексей Витальевич напрасно волновался и переживал: Виктории его ответ пришёлся очень по душе:

– Ой! Правда?! А вам знаком Калининградский университет? Да?! А как вас зовут?

Фёдоров счёл, что не будет опасным выдать своё прекрасное знание и города, и университета, где в прежней жизни ему довелось работать. Дальнейшая беседа уже не представляла для Алексея Витальевича труда. А резуль­татом её стало явное расположение и неподдельный интерес девушки к его персоне, развившиеся к концу поездки в явную симпатию. Способствовала психологическому сближению и деликатность Фёдорова. Виктория видела, что очень нравится Фёдорову. "Пожалуй, он даже влюблён в меня!" – подумала девушка. При этом Фёдоров держался так, что было ясно: у него и мысли нет покуситься на её честь. Это также располагало девушку к нему. Но ещё больше её при­влекала в нём какая-то тайна. Во-первых, новый знакомый упорно и ловко уходил от ответов на вопрос о том, где же он всё-таки работает, в каком вузе, есть ли у него учёная степень или звание (как там это у них называется?). Во– вторых, Алексей Витальевич временами говорил с ней так, что ей казалось, будто они знакомы давным-давно, будто он читает в её душе, как в открытой книге. А уж что – что, но тайны Виктория обожала. Потому и пробивалась на юрфак, чтобы раскрывать их, стать следовательницей. Алексей прекрасно знал об этих романтических представ­лениях Вики, не слишком соответствовавших действи­тельности, но разоблачать их не собирался.

Фёдоров заметил, что незадолго перед отходом ко сну, когда уже завершилась беседа, интересная и увлекшая обоих, Виктория посмотрела на его руки, явно ища обру­чальное кольцо или след от него. Почти сразу после этого, не выдержав неизвестности, девушка спросила:

– А вы к жене едете, Алексей Витальевич, в командировку или в гости?

– Нет, Виктория Петровна, не к жене, потому что я

холостяк, лабораторная крыса и никогда не был женат. И не в командировку, потому что у меня отпуск. А еду я к маме, которая только что обменяла свою квартиру в Брянске на Калининградскую область. Надо помочь…

Таким ответом, Фёдоров сразу это понял, он окон­чательно покорил девушку – свою бывшую (в прежней жизни) и будущую (как он надеялся, в жизни этой) жену. Он её ни в чём не обманул, но о многом сознательно недоговаривал. Так было и с ответом о мамином обмене квартиры. Викто­рия наверняка решила, что Фёдоров встречал её раньше в Брянске, когда приезжал к своей матери из Москвы. "Наверное, тогда и влюбился в меня", – решила она. Довольно позднее время исключало возможность уточнения этих предположений, как и выяснение прежнего адреса матери Фёдорова. Зато появлялась возможность построения таких гипотез и догадок, которые лишь шли на пользу, работали на укрепление особого отношения к нему, едва только зарождающегося в ней.