Тайна Белого камня (ранняя редакция)
Шрифт:
Потом он встал, суровый, подтянутый.
«Как будем решать, товарищи?»
«Надо помочь ребятам», — раздались голоса.
«Чего ж тут думать, — поддержали его другие. — Идти надо».
«Хорошо, — произнес командир. — Выступаем»
И вот наш отряд снова двинулся в путь. Шли быстро. Все понимали: если опоздаем — товарищи погибнут.
Я шел, как всегда, рядом с твоим дедушкой, Миша, Степаном Ивановичем, значит. Он, сколько я его знал, всегда был веселым, жизнерадостным. А тут вдруг стал молчаливым, хмурым. Я спросил его о причинах такой перемены, он не ответил. А минут через пять произнес:
«Боюсь,
Вот о чем думал и беспокоился мой друг в эти трудные для нас часы — о товарищах, попавших в беду.
Шли мы узенькой дорогой. С одной стороны, как стена, высился бор, с другой — болото. Я, помню, еще подумал: «Хорошее местечко для засады».
И только подумал, как вдруг, словно гром с ясного неба, ударил залп, застрочили пулеметы. Мы попали в засаду. До сих пор я толком не представляю, что произошло. Только, как сейчас, слышу крик и стоны, грохот гранат, пальбу из винтовок, вижу мечущихся по дороге партизан. Все, кто остался жив и не потерялся окончательно, залегли, стали отстреливаться. Но судьба отряда была уже решена…
— И дедушка погиб? — чуть слышно спросил Миша.
— Нет, родной, Степан Иванович тогда не погиб. Когда мы увидели, что нам больше не удержаться, бросились с ним в бор. Но почти сразу наткнулись на своего командира. Он был тяжело ранен. Мы подхватили его и понесли в глубь леса. Выстрелы стали тише и реже, а скоро совсем прекратились. Тогда мы положили командира, перевязали рану. Он был бледен, глаза лихорадочно блестели.
«Товарищи, — с трудом проговорил он. — Исполните мой последний приказ… Перед походом я спрятал все документы, что взяли у гадов… Документы важные… Нужно, чтобы они попали в главный штаб».
Командир умолк, закрыл глаза, собирая силы. Потом снова заговорил:
«Они спрятаны под Белым камнем… Знаете?..»
Мы переглянулись, пожали плечами, с горечью ответили:
«Не знаем».
«Жаль, — сморщился командир, — расстегните сумку…»
Я быстро выполнил просьбу: вынул оттуда записную книжку, карандаш, подал командиру. Он непослушной рукой набросал карту и дал азимут. Я тут же спрятал карту в пробке-тайнике своей фляжки. Через несколько минут командир умер. Мы со Степаном Ивановичем похоронили его и двинулись к реке, чтобы перебраться на другой берег, в главный штаб.
Но беда шла по пятам. Мы наткнулись на пятерых карателей, которые, видимо, разыскивали партизан, вырвавшихся из засады. Мы повернули в сторону и побежали. Каратели — за нами. Раздались выстрелы. Одна пуля ударила меня в ногу. Я упал. Степан Иванович кинулся ко мне на помощь — хотел нести. Но это было безумством: нас немедленно бы догнали.
Я быстро отстегнул фляжку, отдал Степану Ивановичу.
«Уходи быстрее!» — приказал я ему.
Беляки приближались, вероятно, решили взять нас живыми. Я снял винтовку, вынул две гранаты-лимонки и приготовился дорого продать свою жизнь. Оглянулся, а Степан Иванович тоже пристраивается возле меня с винтовкой.
«Уходи! — закричал я. — Неси документы!..»
Он молча мотает головой, словно говорит: «Вместе умрем».
Я зло крикнул ему:
«Приказываю идти! Погибнешь — документы беляки заберут».
Степан Иванович порывисто привстал, крепко обнял меня и молча пополз вперед. А беляки тут как тут. Я выстрелил — один упал,
Ребята слушали, затаив дыхание. Миша вдруг растерянно взглянул в лицо Константина Петровича.
— Значит… Значит, это мой дедушка похоронен возле дома бакенщика?
— Да, милый, это он, Степан Иванович… — а потом тихо добавил: — Видимо, шальная пуля тяжело ранила его в момент перестрелки… Сколько я дум передумал в то время о Степане Ивановиче, где он, жив ли, доставил ли карту в штаб? Но где мне было узнать о нем? Долго я наводил справки о Степане Ивановиче после того, как бежал из плена и лежал в госпитале. А потом снова ушел на фронт, бил Врангеля, белополяков… Прошли годы, а о своем друге я так ничего и не узнал… И только вы, ребятки, помогли мне узнать его судьбу…
Подарок
Круг замкнулся. События, связанные с находкой партизанской карты, пришли к тому месту, с которого начались. Осталось выяснить, зачем понадобились дяде Феде спрятанные партизанами документы. И Константин Петрович сообщил:
— Теперь все можно объяснить просто… Вы помните, я вам рассказывал про гонца из соседнего партизанского отряда?
— Помним, — в один голос сказали Лева и Миша.
— Так вот, «дядя Федя» был тем самым гонцом, который повел наш отряд в село Боровое. Хотя он сейчас и постарел, но я сразу узнал его на допросе у следователя….
— Ух ты! — только и мог произнести Лева.
— Оказывается, — продолжал Константин Петрович, — его послали к нам не партизаны, а колчаковцы. И письмо он принес подложное. Белым нужно было во что бы то ни стало вернуть свои секретные документы. А как это сделать? Решили пойти на провокацию, навести наш отряд на засаду, уничтожить его и взять документы. Беляки, конечно, думали, что все их бумаги будут при отряде.
Для этой цели и был вызван крупный полицейский шпик Николай Брусницкий, или как вы его называете «дядя Федя». Выбор карателей пал на Брусницкого не зря: он знал местность и, главное, что среди документов в железном ящике находились его личное дело, доносы на многих сельских коммунистов, которых колчаковцы зверски убили. Каратели знали, что Брусницкий ради спасения своей шкуры сделает все, чтобы документы снова оказались в руках колчаковцев… Остальное, пожалуй, вам и без меня понятно.
— Не понятно, — замотал головой Миша.
— Ну как же! Ты, Миша, своим рассказом о партизанской карте встревожил Брусницкого. Он сразу же догадался о ее назначении. Догадался, конечно, и о том, чем может грозить ему обнаружение железного ящика. Вот почему он не дал вам моторную лодку, а сам бросился на поиски. Но оплошал: затянул свой выезд. Оформлял двухдневный отпуск.
За разговором время бежало незаметно.
— А теперь — к Василию, — предложил Лева.
Ребята и Константин Петрович пошли в больницу, где лежал Вася. Он уже выздоравливал. Рана, которую нанес ножом Брусницкий, затянулась. Вася похудел, побледнел, но его серые глаза были полны жизни и задора. Он очень обрадовался приходу друзей, а еще сильнее — Константину Петровичу, когда узнал, кто он такой.