Тайна Белой Розы
Шрифт:
Когда мы подошли к последней двери, Дженкинс достал большую связку ключей и, держа в левой руке толстенную дубинку, приготовился нанести удар, если потребуется, а правой открыл двойные замки на двери.
Дверь распахнулась, и мы увидели хрупкого худощавого мужчину с темной бородой и очками в проволочной оправе, одетого в стандартную тюремную серую робу. Он сидел в кресле, которое больше напоминало средневековое орудие пыток — его руки и ноги были закованы в кандалы, а грудь пересекал кожаный ремень. Я не видел такого уже много лет, но знал, что это:
На Эле Дрейсоне не было живого места. Вся левая сторона его лица и носа была покрыта коркой засохшей крови, глаз заплыл и уже не открывался. Даже при слабом освещении на его предплечьях и плечах виднелись синяки различной давности — и синие, и фиолетовые, и желтые.
Дрейсон никак не отреагировал на наше появление. Голова его склонилась вправо, но здоровый глаз оставался закрытым.
— Это неприемлемо, — резко произнёс Алистер и повернулся к Дженкинсу. Алистер всегда подвергал критике использование подобных устройств в любой тюрьме и для любого преступника — даже для такого детоубийцы, как Дрейсон. — Никакие грехи не оправдывают такое издевательство над человеком.
Глядя на Дрейсона, я должен был признать, что согласен с Алистером. Никогда не признавал тактику «око за око».
Дрейсон уже был заперт в этом зловонном месте, и его наверняка ждал электрический стул. Это само по себе уже было достаточно суровым наказанием.
Но Дженкинс только усмехнулся.
— Не надо винить нас; не мы избиваем его каждый день, а толпа снаружи. Они собираются у здания и поджидают, когда он вернется сюда из зала суда.
— И ваши люди не могут удержать их на безопасном расстоянии? — поинтересовался Алистер.
— Их не очень много. И все они ненавидят Дрейсона.
— А как же смирительное кресло? — спросил я.
Дженкинс пожал плечами:
— Вчера вечером он жаловался на свою камеру. Сказал, что ему надоело жить в собственных экскрементах, и пригрозил, что начнёт бросать в нас, тюремщиков, своё дерьмо.
Алистер выпрямился и сурово посмотрел на Дженкинса.
— Мы не можем разговаривать с ним в таком виде. Вам придется его развязать.
Дженкинс посмотрел на меня.
— Этот человек может обладать важной информацией, — сказал я. — Мы хотели бы поговорить с ним свободно, без оков. — Я закусил губу, надеясь, что поступаю правильно.
Дженкинс нахмурился, но снял висящий на стене ключ — а затем протянул его мне.
— Тогда делайте это сами. Я и пальцем не притронусь к такому подонку, как он.
Сжимая ключи в руке, я шагнул ближе к Дрейсону. Я старался дышать ртом, пытаясь избежать отвратительного запаха, исходящего от его тела. К нему не подходили уже несколько часов, и он помочился под себя — и, вероятно, не один раз. Он даже не пытался открыть глаза.
Прежде чем прикоснуться к нему, я заговорил, словно он мог
— Меня зовут детектив Зиль, и я хочу задать вам несколько вопросов. Но сначала я собираюсь отстегнуть эти путы, начиная с того, что у вас на груди.
Я расстегнул кожаный ремень, который туго обтягивал верхнюю часть его туловища. В тот момент, как давление на грудную клетку ослабло, Дрейсон захрипел, а затем сделал несколько неровных вдохов, пытаясь наверстать то количество воздуха, которое он не мог вдохнуть раньше.
— А теперь ноги, — сказал я и наклонился, чтобы расстегнуть железные цепи у основания стула.
На какую-то долю секунды я испугался, что он ударит меня, но он просто распрямил затёкшие ноги.
— И руки. — Я обошёл вокруг кресла, наклонился и расстегнул замок на цепи, связывающей его руки.
Только я собрался встать и снова обойти его, как его жилистые пальцы сжали мою правую руку — так сильно, что я поморщился от боли. Она уже давно висела безвольно, почти бесполезная, и постоянно болела — особенно в сырости или холоде. Так было со дня катастрофы парохода «Генерал Слокам», когда я бросился спасти как можно больше жертв, и заработал травму, которая стала постоянным напоминанием о том дне. Но и без этого я не забывал о том крушении ни на секунду.
Я резко повернул голову в сторону двери. Дженкинс, похоже, оставил нас наедине с Дрейсоном, расплачиваться за нашу собственную глупость.
— Отпусти меня. — Мой голос прозвучал громко и угрожающе, и я резко ударил его левым кулаком в висок.
Дрейсон поморщился от боли, но его хватка на моей правой руке стала еще крепче. Я снова ударил его, на этот раз левым локтем.
— Кто ты такой, чтобы говорить мне, что делать? — прошипел Дрейсон.
— Я тот, кто имеет полномочия высвободить тебя из этого пыточного кресла. Но если ты сейчас же не отпустишь мою руку, я не стану за тебя заступаться.
При этих словах хватка, похожая на железные тиски, ослабла, и я высвободил свою ноющую руку и потёр её, подходя ближе к Алистеру.
Глаза Дрейсона следили за каждым моим движением, и в них я видел стальную решимость и холодный расчет.
— Ты сказал, что ты — детектив? Зачем ты здесь?
— У меня есть к тебе несколько вопросов по поводу убийства судьи Джексона.
— А он тоже детектив? — кивнул Дрейсон на Алистера.
— Он — профессор криминологии, и он помогает мне в этом деле, — ответил я.
Губы Дрейсона скривились в издевательской усмешке.
— Вот это да! Меня впервые допрашивает профессор. — Он побарабанил пальцами по колену. — А криминология интересуется моим делом — или лично мной? — обратился он к Алистеру.
— Меня интересует, что привлекает вас в вашем деле, — сказал Алистер, решив не обижаться. Он явно хотел заручиться поддержкой Дрейсона — как для сегодняшних целей, так и для будущих. Я знал, что вопрос «почему?» укоренился в Алистере и превращается в настоящую одержимость, если ответ ускользает.