Тайна Бутлегера, или Операция «Ноктюрн»
Шрифт:
Он подождал мгновение, наблюдая за Юреком, ослепленным ужасным светом.
– Твое молчание, на мой взгляд, просто оскорбительно для Хагена. Это все равно что плевать на мертвого. И поэтому я могу не выдержать, потерять голову, отомстить.
Он поднял голову Юрека за подбородок, и тот закрыл глаза.
– Не закрывай глаза.
Уэйн снова сделал знак. Агент наклонился к Юреку и наклеил ему на верхние веки пластырь так, что они не могли закрыться. Уэйн одобрительно кивнул и продолжал, по-прежнему держа приподнятой голову Юрека:
– Когда я был мальчишкой,
Он замолчал, услышав звонок телефона. Агент передал ему трубку.
– Уэйн слушает… да… – Он прикрыл трубку рукой и продолжал, обращаясь к Юреку: – У меня к тебе много вопросов. Кто ты такой, на кого работаешь, кто твои сообщники, каков ваш план, как ты смог убить Хагена в полной темноте? – Он убрал руку и ответил на вопрос, который ему был задан по телефону: – Нет еще. – Посмотрел на Юрека и уверенно уточнил: – Скоро заговорит. Очень скоро.
Уэйн положил трубку и подошел к Юреку.
– Ты военный? Киллер? Сумасшедший? – Снова сел. – Сумасшедший: разве можно рассчитывать, что, совершив такое убийство, не попадешь в наши руки. Если не сумасшедший, то самоубийца. Или мученик. – Он наклонился вперед и снял с Юрека наручники. – Вижу, тебе не интересно, что я говорю. Ладно, снимай рубашку.
Юрек не шелохнулся. Уэйн сделал знак, агенты набросились на Юрека и грубо сорвали с него одежду. На его теле отчетливо видны были следы сильного избиения, которому он подвергся накануне вечером. Уэйн с удивлением посмотрел на них.
– Следы избиения, причем недавнего, – в растерянности заметил он. – Очень странно. Тебя избивают, ты убиваешь, а потом спокойно позволяешь взять себя. Интересный тип. Даже любопытно становится. – Он снова внимательно посмотрел на Юрека. – Страшно? – И кивнул, как бы отвечая за него. – Понимаю тебя. Но не думай, будто я стану применять методы инквизиции или старого ГПУ, о котором ты, конечно, слышал… Нет, у нас нет тут колес, ремней, кольев, углей, щипцов… – Между тем один из агентов вышел из комнаты. – Мы не используем электроды, не вырываем ногти, не прижигаем яички. Мы хитрее. Наши ученые… – Он обернулся к открывшейся двери, в которой появилась медсестра с подносом в руках. – Наши ученые придумали мучительные инъекции.
Уэйн взглянул на шприцы и ампулы, лежавшие на подносе, взял одну из них и показал Юреку.
– Видишь эту серую жидкость? Она сделает тебя сумасшедшим. Никто не выдерживает. – Он вопросительно посмотрел на него. – Так будешь говорить или нет?
Юрек медленно покачал головой и произнес:
– Если можешь, подожди немного.
– Не могу.
Агенты крепко ухватили Юрека за плечи, он, впрочем, и не сопротивлялся. Медсестра перевязала ему предплечье резиновым жгутом и посмотрела на Уэйна, тот, словно зачарованный, продолжал рассматривать ампулу на свет.
– Жидкость серая, как время. Без цвета, без запаха. Мучительная инъекция.
Юрек по-прежнему сидел недвижно, сжав губы.
Уэйн
– Это в память о моем друге Фрэнки, – сказал Уэйн. – Теперь твоя очередь. Запомни, минуты сейчас покажутся тебе вечностью. Когда же надоест мучиться, дай знать. И если согласишься говорить, велю ввести антидот. Тогда сразу почувствуешь, что возвращаешься к жизни, и посмотришь на меня с бесконечной благодарностью. И заговоришь, ох, вот уж это точно – заговоришь!
Юрека положили на кушетку, связав руки и ноги.
– Да, должен предупредить, – добавил Уэйн, – антидот действует, только если его вводят в течение нескольких минут. Иначе мозг так и останется опустошенным.
В пижаме, взлохмаченный, плохо соображая со сна, американский вице-консул в Риме дотянулся до телефонной трубки и, выслушав собеседника, звонившего ему из Вашингтона, вскипел, не очень хорошо поняв, что ему говорят:
– Да что за глупости! – Продолжая слушать, он с тревогой взглянул на спавшую рядом жену. – Что? Да нет, этого не может быть! – Он сел в кровати, теперь уже окончательно проснувшись. – Да, конечно, заместитель государственного секретаря… Никаких осложнений… Сейчас же позабочусь.
Он положил трубку и вздохнул, понимая, что спать больше не придется. Неприятность, похоже, была весьма серьезной. И как раз в отсутствие посла. Он сунул ноги в домашние туфли и машинально взглянул на портрет президента Соединенных Штатов, висевший на стене.
В это же время пожилой коренастый человек с серыми, коротко постриженными волосами, военный советник советского посольства в Риме, вошел в кабинет, застегивая пиджак. За столом сидел чиновник, говоривший по телефону, явно робея, потому что звонок был из Москвы.
– Да… да… да…
Военный советник выхватил у него трубку:
– Григорий, это я… Не понял, повтори… – Он выслушал и вздрогнул, с испугом посмотрев на чиновника, который словно окаменел, глядя на портрет Брежнева, занимавший полстены.
Боль была нестерпимой. Словно ввинчивали в мозг толстый винт. Глаза Юрека остекленели, изо рта пошла пена, он с трудом дышал. Тело его содрогалось в конвульсиях, отчаянно пытаясь высвободиться, щиколотки и запястья кровоточили. Он издавал негромкий, непрекращающийся стон. Снова конвульсии, снова нестерпимая боль, но немного другая, на какое-то мгновение она сменилась облегчением, ясностью сознания. Он увидел склонившиеся над ним искаженные лица медсестры и Уэйна.
– Видишь меня? Узнаешь? – закричал Уэйн. – Да, возвращается сознание, сейчас ты еще способен соображать. Так что давай поговорим. Скажи мне, кто ты.
Юрек обливался потом и лихорадочно мотал головой:
– Хватит. Хватит.
– Откуда ты взялся? Тебе платят или работаешь за идею?
Взгляд Юрека попытался задержаться на лице медсестры: совсем юное, миловидное, отстраненное, профессионально бесстрастное. Прядь рыжих волос выбилась из-под белой шапочки.