Тайна Царскосельского дворца
Шрифт:
— Теперь не время пререкаться и высказывать обвинение по адресу принцессы Анны.
— Что ж, вы восхищаться, что ли, мне прикажете тем, что за ее шашни пытают и до смерти замучивают людей в застенках? — грубо возразил Бирон. — Причин к восторгу тут мало!
— От восторга до того тона, которым ты говоришь о принцессе, целый мир расстояния! Ты забываешь, что говоришь о моей наследнице…
— Хороший подарок вы готовите России!.. Нечего сказать! — насмешливо пожал он плечами.
— Надо оповестить ее о судьбе
— Подумаешь, как ей это нужно! Она сегодня же новое свиданье назначит и новую помощницу себе найдет! Станет она над такими пустяками задумываться!
— Ты ошибаешься… Она вчера так волновалась и так усердно просила меня за свою камеристку… Она даже тебя хотела просить быть ее заступником.
— Даже меня? Скажите, пожалуйста! Вот как велико было ее желание спасти свою наперсницу!
— Да! Принцесса была в отчаянии, узнав, что тебя нет дома. Она как будто чувствовала, что время терять нельзя!..
— Ну, теперь об этом толковать нечего! — тряхнул головой Бирон, как будто этим жестом хотел отмахнуть от себя неприятную мысль. — Надо поговорить об иных делах. Сегодня я жду официальную бумагу из Дрездена об отозвании туда графа Линара. Довольно он здесь, у нас, погостил; довольно глупых женских голов покружил!.. Шувалов с женой разводиться собирается по его милости; Шетарди, уж на что дружно живет с женой, а и то намедни они оба чуть не подрались!.. А об офицерских женах и говорить нечего; этих дур не пересчитаешь!.. Они как глупые бабочки на огонь летят.
— Но сам Линар не обращает, конечно, на них никакого внимания?
— Он-то? Как бы не так! Ни одной не пропускает. Одним уродам только пощада!
— Но как же это? Я не понимаю.
— Чего? Его неверности вашей племяннице? — бесцеремонно захохотал Бирон. — Господи! Да когда же вы состаритесь?.. Ведь вам, по понятиям, все еще шестнадцать лет! Неужели же вы одну минуту могли подумать, что граф Линар пребывает в благоговейной верности вашей некрасивой племяннице? Да он на нее и внимания-то серьезного не обращает, и если бы не ее положение при вашем дворе и не та будущность, которая ожидает ее, он и в лицо-то ее, я думаю, не знал бы!
— Бог знает, что ты говоришь, герцог.
— Ничего, кроме святой и истинной правды. Если вы хотите, чтобы я совершенно откровенно высказал вам свое мнение, то я скажу, что серьезно Линар не способен увлечься, а непритворно, хотя и скрытно, он заглядывается только на одну цесаревну Елизавету. Впрочем, ее любовь не предоставляет ему тех крупных шансов, какими его манит любовь вашей не в меру легкомысленной племянницы!..
— Елизавета? Ты думаешь, что ему нравится Елизавета?
— Во всяком случае гораздо больше, нежели ваша некрасивая Анна! — бесцеремонным тоном ответил дерзкий фаворит.
— Анна вовсе не дурна.
— Ну и не красива, а подле цветущей красавицы цесаревны прямо-таки уродом
— Твоя вражда против Анны положительно ослепляет тебя.
— Враждовать мне против нее не за что и говорить о ней так много вовсе не стоит!.. Скажите мне лучше, известно ли принцессе о судьбе, которая по ее милости постигла несчастную датчанку?
— Не знаю, право, не думаю… Кто смел бы доложить ей об этом без моего разрешения?
— Ну, на толки и сплетни при вашем дворе особого разрешения не нужно! В этом у вас недостатка нет! Велите позвать сюда вашу племянницу. Одно ее появление уже поставит вас в курс дела; она ни по уму, ни по складу своего взбалмошного характера не сумеет ничего скрыть!
Императрица выполнила его требование, и несколько минут спустя Анна Леопольдовна вошла в комнату. Она была бледна, и ее лицо дышало тревогой, но на нем не было выражения того глубокого горя, которое не могло не поразить ее, если бы ей стал известен горький и преждевременный конец несчастной Клары.
При виде герцога принцесса на минуту приостановилась и, после короткой борьбы с собою, приветливее и почтительнее обыкновенного поклонилась ему.
Он, напротив, ответил ей совершенно холодным, официальным поклоном.
Анна Леопольдовна поняла это, как торжество над нею, подумала, что императрица сообщила Бирону о ее намерении прибегнуть к его защите.
Сердце принцессы дрогнуло от досады, но она пересилила себя и, обращаясь к герцогу, почти ласковым тоном проговорила:
— Я очень сожалела вчера, что не застала вас здесь, у ее величества.
— А на что нужно было вам, ваше высочество, мое присутствие? — холодно осведомился Бирон.
— Я хотела попросить вас быть моим ходатаем пред тетушкой.
— Давно ли вам встретилась надобность в моем ходатайстве? — рассмеялся герцог недобрым смехом.
Анна Леопольдовна как будто не заметила этого смеха и спокойно сказала:
— Но все-таки я попрошу вас выслушать меня.
— Я весь — внимание! — ответил герцог, как бы вовсе не понимавший, о чем она готовится говорить.
— Вам, конечно, небезызвестно, что вчера вечером была арестована и увезена моя ближайшая и любимая камеристка, датчанка Вильсон?
— Да, я знаю об этом; все аресты всегда известны мне.
— Вам, быть может, известен и мотив этого ареста?
— Об этом я попрошу у вас позволения умолчать! — уклончиво ответил Бирон.
Анна Леопольдовна покраснела и слегка вздрогнула под дерзостью этого уклончивого ответа, а затем тотчас спросила:
— Но вам, конечно, известно и то, куда именно была отвезена моя бедная Клара?
— Об этом догадаться не трудно: ведь все лица, обвиняемые в оскорблении величества, направляются всегда в одно и то же место.
— То есть?..
— В Тайную канцелярию! — спокойно произнес Бирон.