Тайна декабриста
Шрифт:
– Нужно связаться с историками в наших вузах и попробовать восстановить хотя бы те слова декабриста Муханова о завещании, которые цитирует Ковальчук. Большинство материалов и писем декабристов опубликованы, историки должны знать.
– Будет сделано, Ефим Антонович.
– Вы исследовали пятно на папке?
– Да. Его удалось проявить парами йода. Это отпечаток большого пальца. И он тождествен с отпечатками пальцев на рукоятке чекана.
– Так. Что у вас имеется о Сухорослове?
– По полученным данным, ночью 20 августа он явился домой
– Они действительно есть у него, эти родственники?
– Для соседей, во всяком случае, это было новостью...
– Что вы выяснили о нем самом?
– В последнее время Сухорослов нигде не работал. Занимался разными темными делами. Имел два привода за спекуляцию на рынке. Вы полагаете, Ефим Антонович, он?
– Зачем полагать, когда мы теперь можем установить точно. Выписывайте постановление на обыск и действуйте.
***
Сухорослов жил на втором этаже старого деревянного дома, каких немало еще сохранилось в Крутоярске. Квартира была небольшая. Из темной прихожей одна дверь, налево, вела в комнату старейшей обитательницы этой квартиры Прасковьи Степановны Таракановой. Она жила вместе с дочерью, работницей хлебозавода.
Другую комнату, прямо, занимала чета глухонемых. На дверях третьей висел замок. Это и была комната Сухорослова - маленькая, тесная, настоящее холостяцкое логово. Хозяин в последнее время, очевидно, только ночевал здесь, да и то не каждую ночь. Койка со сбитым байковым одеялом и грязной подушкой не перестилалась, видимо, давно. На полу окурки, обгоревшие спички. На столе пара тарелок и граненый стакан (немытый, как с удовлетворением отметил Чернобровин), на подоконнике - горшочки с остатками красок и кистями. Все это было покрыто слоем пыли. На вешалке в углу висело старое зимнее пальто с цигейковым воротником.
Тараканова, приглашенная в понятые, принадлежала к числу тех особ, которые отличаются бойкостью языка и безграничным любопытством. Прислонясь к притолоке и подперев сморщенным кулачком щеку, она изливала свои обиды на жильца:
– Такой молодой парень, а поглядите, как жилую площадь запакостил! Когда работал, поскромнее себя держал, а теперь все пьянствует, все пьянствует..
Последнюю подробность Тараканова могла бы и не сообщать: груда пустых бутылок под койкой достаточно наглядно показывала, как Сухорослов проводил время
– Ходють к нему тут разные-всякие, - ворчливо продолжала старуха, - а чего ходють, чего ходють, спрашивается? Пьют, в карты играют, не поделятся - драка. Как-то ему же, Ваське, ножом подбородок располосовали...
– И сильно?
– В больнице зашивали Месяц завязанный ходил. Когда не ночует - слава богу, а то явится среди ночи и стучит, и стучит... Глухонемым, тем и горюшка мало, им хоть из пушек пали... Дочь в ночной смене, кому открывать? Мне. И открывать боязно, а попробуй не открыть.
– Что же вы терпите, в милицию надо было обратиться... Старуха замахала руками:
– Что вы? Ведь он какой, Васька?
Старуху, видимо, особенно уязвил княжеский титул.
– Княжна Тараканова, подумайте! Я тут сорок лет живу, каково мне этакое слышать.
Старший лейтенант внимательно осматривал порожние бутылки, стакан на столе, поднося их к свету осторожно, словно тончайший хрусталь. Потом наложил на стакан сверху и снизу полоски картона, обвернул бумагой так, чтобы она не касалась стекла, обвязал шпагатом и, уходя, захватил с собой.
Тараканова, провожая Чернобровина, все бубнила свое:
– Так вы, товарищ сотрудник, будьте так добреньки, примите меры... Все стучит, все стучит... Нельзя ли выселить его отсюдова?
На глазах старухи появились слезы. Крепко, видимо, терроризировал жильцов Сухорослов.
***
На стакане были отфиксированы отпечатки пальцев, в том числе третий отпечаток большого пальца, целиком совпадавший с первыми двумя. Круг замкнулся. Сомнений не оставалось: ночным грабителем был Сухорослов. Чернобровин тотчас сообщил об этом Максимову.
– Хорошо, - сказал полковник (это слово в его устах значило многое!).
– А теперь, Вадим Николаевич, давайте наведаемся еще к одному человеку.
6. Глубокие корни
Стремление отыскать хоть какой-нибудь след завещания привело полковника и старшего лейтенанта Чернобровина к крутоярскому старожилу Якову Кирилловичу Успенскому, бывшему букинисту.
На стук из-за двери отозвался тихий голос:
– Кто там? Входите, не заперто...
Комнатка Успенского была обставлена скромно: диван, миниатюрный буфет, тумбочка - вот и вся мебель. И все-таки здесь было страшно тесно, - почти каждую пядь свободной площади занимали книги. Они сверху донизу заполняли высокие открытые полки, лежали на полу связками и пачками.
Комната слабо освещалась откуда-то сбоку, но ни источника света, ни хозяина не было видно.
Максимов откашлялся.
– Тут я!
– повторил голос.
Оказалось, что комната имеет ответвление вправо, закоулок, также уставленный книгами. Здесь-то за столом в мягком кресле сидел старик с огромными кустистыми седыми бровями.
Маленькая настольная лампа - "грибок" - освещала снизу широкие скулы и морщинистый лоб хозяина Перед ним лежали две раскрытые книги, которые он, по-видимому, ухитрялся читать одновременно.
"Ух ты! Прямо доктор Фауст!" - подумал ошеломленный и восхищенный Чернобровин.
Гости представились. Старик не выразил никакого удивления, только спросил: "Не насчет ли Сухорослова"?
– и предложил сесть.
– Угадали, Яков Кириллович, - сказал, усаживаясь, Максимов.
– Насчет его. Думаю, что вы сумеете сообщить нам кое-какие сведения, и тем самым окажете услугу в деле государственной важности. Начнем с главного. Вы, кажется, хорошо знали библиофила Егудина?
Старик сразу оживился, закивал головой: