Тайна дразнит разум
Шрифт:
— Всеобщий?! — почтительно повторил ученик, наблюдая за окном…
К счастью, председатель укома спешил в дискуссионный клуб. Иван проводил его за дверь и даже не обратил внимания, что тот ушел без портфеля.
— Ну, Пальмушка, как думаешь, придет Ланская?
Собака навострила уши. И когда постучали в дверь, Воркун решил: «Тамара»…
Но вместо Тамары на пороге показался высокий, стройный блондин во всем кожаном. Воркун удивился: за последнее время уполномоченный губчека Рогов редко заходил к Ивану на службу. Пальма
Чекист любил собак и лошадей, но тут, не замечая ищейки, чем-то озабоченный, протянул приятелю мокрую руку, на запястье которой висел плетеный хлыстик:
— Есть разговор, Иван…
От кожанки и галифе пахнуло конским потом. «Верхом из уезда», — смекнул Воркун и радушно заглянул в осерчалые глаза Леонида:
— Рад видеть тебя, дружище!
— Ты, кажется, всему рад. — Рогов стряхнул дождинки с кожаной фуражки и метнул взгляд на базарную площадь: — Смотри! Под твоим носом частники открывают магазины. И ты рад? Вчера епископ Дмитрий произнес здравицу в честь новой экономики. И ты рад? Церковникам разрешили торговать иконами. И ты опять рад?
Иван собрался поспорить с другом, но тот вдруг прикусил нижнюю губу и прижал ладонь к сердцу.
— Что, Леня, шалит?
— Да, черт побери, отъездил верхом. — Рогов приглушил голос и доверительно прошептал: — Дело есть. Вчера кто-то подбросил ко мне в кабинет икону Старорусской богоматери…
— Соборную?! С драгоценностями?!
— Нашел дураков. — Чекист опустил руку и осторожно расправил плечи. — Мазню на фанере…
— Зачем?!
— Давай подумаем… — Рогов оглянулся на дверной стук: — Гони в шею!
«Только бы не она», — встревожился Иван. Ланская пела не только в местной опере, но и в церковном хоре. И Рогов даже в хорошем настроении высмеивал церковную хористку.
Воркун потеснил приятеля за ширму, застегнул пиджак и не без волнения пробасил:
— Войдите!
К счастью, это Калугин вернулся за портфелем. На столе сохла роговская фуражка с плетеным ремешком. Председатель укома перекинул с нее взгляд на ширму и, хитровато щурясь, обратился к Воркуну:
— Иван Матвеевич, прошу тебя! — Он поднял портфель. — Воздействуй на Рогова. Твой друг играет с огнем! Икону Старорусской богоматери обещал новгородскому музею…
— Ну и что? — пожал плечами Воркун. — От музея польза…
— Совершенно верно, друг мой! Но нельзя спешить! Эта икона — не только ценнейший памятник древней живописи, но и, сам знаешь, святыня верующих. Церковный староста Солеваров вылечил ноги местной грязью, а фунтовую свечу поставил чудотворной. Сначала развенчаем ее славу, чудодейство. Иначе, голубчик, польза обернется вредом. Верующие, а их пока большинство, возненавидят нас, коммунистов. Учти, массовая ненависть хуже стихийного бедствия!
— Подумаешь… деревяшка! — усмехнулся Воркун.
— Да, друг мой! — Калугин поставил портфель на стул и вскинул руки: — Эта деревяшка для них —
— И зажали?
— Да! Не одно поколение тихвинцев и старорусцев бранились, даже судились из-за нее. И лишь в прошлом столетии чудотворную с помпой водворили здесь. Для рушан она — символ спасения, победы и благовести. В народе ее популярность не меньше, чем Казанской богоматери. Мой совет — не насильничать. Бунтом, погромом ответят фанатики. Пойми, друг мой, Старорусская — давняя богиня раздора!
Воркун задумался, но Рогов решительно отодвинул ширму:
— Это называется — удар в спину, товарищ Калугин! — Уполномоченный губчека не протянул руки. — Что, не ожидал такой встречи?!
Калугин улыбнулся:
— У подъезда, голубчик, твой Орлик, а здесь, — он указал на стол, — твоя фуражка. Нет, я вернулся не только за портфелем…
— Но и выступить в защиту Солеварова и других церковников?!
— Пойми, Леонид Силыч, я же краевед. Мне было бы лестно пополнить музей шедевром искусства. И все же стоит посчитаться с верующими. Кстати, я только что от председателя исполкома. Он тоже против преждевременного изъятия…
— Зато губчека и трибунал на моей стороне! И завтра же…
— Верующие выделят охрану.
— А штыки на что?!
— Штыки, батенька, повернутся против нас же, атеистов-большевиков! А тебя, зачинщика, просто растерзают! — Опять забыв портфель, Калугин потянулся к двери. — Не спеши, Леонид Силыч, подумай!
Когда Иван вернул портфель председателю укома и закрыл за ним дверь, Рогов нетерпеливо, с раздражением в голосе спросил товарища:
— Кто прав из нас?!
Воркун не пощадил больного:
— Поначалу казалось — ты. А вот послушал, поразмыслил и вижу: он мудрей тебя…
— Мудрей? Это в чем же? В сочувствии мракобесам?! Интеллигент чистейшей воды! Его счастье, что пришел в партию до революции. Теперь таких…
Раздался резкий звонок. Уполномоченный зло покосился на телефонный аппарат и, направляясь к выходу, махнул хлыстом.
— Разве тут поговоришь! Приходи обедать…
Напрасно Иван все утро прислушивался к шагам за дверью: не пришла и не позвонила…
Ну что ж, дорогуша, встретимся за круглым столом. Он представил братьев Роговых с гитарами и голосистую певунью с белоснежным лицом и яркой копной волос. Она живет рядом с роговским домом. Прошлый раз Иван хотел проводить ее, но его опередил младший Рогов. Этот чернявый кудряш с наглыми глазами открыто пристает к вдовушке. Однако соседка предпочитает петь народные песни под гармонь, а не под гитару.
Иван терпеть не мог Карпа и при одном воспоминании о нем нахмурился. Не о младшем ли Рогове хотела поговорить Ланская? Не нуждается ли она в защите?