Тайна двух лагерей
Шрифт:
– Веня Пляжник! – улыбнулся Крячко и многозначительно поднял палец. – Помнишь, года два назад его коллекцию хотели грабануть? Это же кустарная феерия! Любой кузнец, который кует клинки, от тоски удавится!
Почему и когда пляжный вор Веня Афанасьев начал коллекционировать ножи, теперь уже никто не помнил. Да и к «мокрухе» Веня никогда не прибегал, ножами не пользовался и на дело их никогда не брал. Но коллекция у него была знатная и даже классифицированная по регионам, по зонам и по годам. Пляжник от дел отошел лет пять назад после очередной отсидки, когда подхватил на зоне туберкулез и потом долго лечился. Вылечиться удалось, но появляться на пляже его костлявой сгорбленной фигуре теперь
Пляжник жил один в маленькой квартире на втором этаже в ближнем Подмосковье. Квартира ему осталась от матери, которую Вене не удалось даже похоронить. Крячко не стал спешить и подниматься на второй этаж старой девятиэтажки. Он походил вокруг дома, послушал, о чем говорят старушки у подъездов, что обсуждают женщины в очереди в кассу магазина «Магнит». Окружающий мир жил спокойной мирной жизнью. Сводки по райотделу, на которые успел бросить взгляд Крячко, тоже ничем особенным не шокировали.
Пляжник открыл дверь сам. Пляжные шорты на его тощих ногах смотрелись нелепо. Тонкая длинная шея с выпуклым кадыком была белая, что лишний раз подтверждало, что по пляжам Веня больше не шустрит.
– О, гражданин полковник! – изумился уголовник и даже развел руками. – Это за какие же заслуги такая радость в моем доме?
– Что, так и будем стоять? – усмехнулся Крячко. – Если уж радость изобразил, так пригласи в дом.
– Проходите, – Пляжник посторонился, пропуская гостя в коридор. – Мне от вас прятать нечего. Живу тихо и мирно, в ладу с законом и своей совестью.
– Как это ты с ней помирился, Веня? – осведомился Крячко, заходя в квартиру и осматриваясь. – Совесть – дама капризная!
Как и следовало ожидать, квартира уголовника выглядела бедненько, но на удивление опрятно. Вытертый линолеум на полах, не очень свежие обои на стенах, но все это целое, не залапанное грязными пальцами. Старенькая мебель дополняла интерьер. Чувствовалось, что в доме нет женской руки. И окна не мыты, и никаких женских безделушек. Даже тапочек у входа не было. Крячко не стал смущать Пляжника и прошел в комнату, миновав дверь на кухню. Старый телевизор внушительных размеров, продавленный диван с высокой спинкой и маленький журнальный столик с растрескавшимся на столешнице лаком. У противоположной стены, как и полагалось сорок лет назад, стоял сервант с пыльными стеклами. За стеклами пустота, как и вся жизнь хозяина.
– Можно присесть, Веня? – спросил Крячко, кивнув в сторону дивана.
– Ну да. А чего стоять-то. Вы же разговоры разговаривать пришли.
– Точно, разговоры, – согласился Крячко, уселся на диван и положил перед собой на столик большую черную кожаную папку. – Посоветоваться я пришел, Пляжник. Ты у нас специалист известный. Говорят, что у тебя даже коллекция есть приличная. Но, естественно, полиция про нее не знает, иначе бы тебе не разрешили хранить дома такое количество холодного оружия, изготовленного в самых разных зонах нашей страны.
– Не знаю, о чем это вы, начальник, – лицо Вени сразу стало каменным. – Вот он, мой дом, обыскивайте, ищите. Поклеп это на меня чей-то.
– Знаешь, что я тебе скажу, Пляжник, – Крячко откинулся на спинку дивана и кивнул на диван рядом с собой. – Ты лучше присядь со мной рядом и послушай, что я тебе скажу. Ты завязал, и я это знаю. Тебе здоровье дороже, хочешь жизнь дожить в домашних условиях, а не на нарах. То, что говорят про коллекцию… Я ее не видел. И пришел я не с обыском, а как к специалисту, эксперту в этой области. Я тебе два ножика покажу, а ты мне расскажи про них все, что сможешь. Где делали, когда, кто делал.
Уголовник медленно опустился на краешек дивана. Его коленки торчали из широких штанин и выглядели болезненно белыми, костлявыми. Крячко расстегнул молнию на папке и извлек оба ножа: тот, которым был убит рабочий в «Росинке», и второй, что обронил бандит, которого попытался задержать Гуров возле той же самой «Росинки». Развернув полиэтиленовый пакет, сыщик выложил перед Пляжником ножи. Веня свел брови у переносицы, протянул руку и взял в руки один нож, стал рассматривать лезвие, рукоятку, пристально всмотрелся в лезвие, выискивая что-то в отражении солнечного света на металле. Положив нож, он взял второй и принялся так же рассматривать и его. Крячко не торопил и не мешал вопросами, которые задавать было еще рано.
– Интересные «перышки», – наконец произнес Пляжник.
– Откуда они в Москву могли попасть? Издалека?
– Да нет, не очень далеко, – хмыкнул Веня. – С Волги, из Саратова. Вы же знаете, что в лагерях свое производство и все зависит от того, в каком районе они. Да и игрушки там делают разные. Что-то на продажу идет, что-то администрация заказывает для своих делишек. Генералу там подарить или родственнику. Нарды, кресты всякие деревянные, другое баловство. Ну и по металлу есть умельцы. И перстенечки стальные делают, и цепочки из нержавейки, и медальоны чеканят. Ножички вот тоже умеют делать. Только под Москвой понты всякие – выкидные, с тонким гибким лезвием. Короче, баловство сплошное. Для фраеров. А вот в Сибири наладились делать ножи на манер военных. Тяжелые, которыми и деревце небольшое срубить можно, веток нарубить, наколоть для костра, медведя завалить тоже можно, если нужда придет. Там втихаря такое делают для тех, кто в бега подается, кому через тайгу к жилью выходить неделями придется.
– А эти, значит, для людей? – кивнул Крячко на ножи.
– Я не прокурор и не адвокат, – криво усмехнулся Пляжник. – Вы спросили, я рассказываю. Эти точно из Саратова, из 33-й. У них там «слесарка» хорошая. Со станками, со сваркой. И металл всегда есть в отходах. И полируют хорошо, потому что есть чем и как. Только делали их разные люди.
– Разные? – удивился Крячко. – А мне показалось, что одна рука.
– Вот этот ножичек, – Веня с уважением взял со стола двумя пальцами один из ножей, – делал Химик. Я его руку хорошо знаю. И дело тут не в полировке. Он металл подбирал хороший, долго обрабатывал инструментальную сталь. Но не всякую. Есть такая, которая колется от твердого препятствия, как стекло. И острые они у Химика были как бритва. В натуре бриться можно было! А вот эти символы, которые он выжигал на рукоятке, тоже чисто его. Видите, здесь перо птицы? А вот здесь вроде буквы «Х», как ее в древние времена писали, в библиях разных. Она больше на крест похожа, многие и думают, что крест, а это «Х», Химик значит. Он выжигал символы и на деревянных ручках, и на наборных из пластмассы и залакировывал.
– А кто же делал вот этот? – Крячко взял второй нож и стал его рассматривать, особенно символы. – Точно, здесь буквы «Х» нет.
– Нет, и металл тут простой, – пояснил уголовник. – Из напильника делали или из рессоры автомобильной. После того как Химик умер, два-три человека пытались делать ножи как у него. Там же, в Саратове. Но это уже не то, цениться перестали, не заказывали им больше. А что сделали, так для себя, для дружков, кому раздаривали.
– Когда Химик умер? – спросил Крячко, понимая, что придется поднимать картотеку и связываться с колонией.