Тайна двух лагерей
Шрифт:
Все занимались делами, и в коридоре было пусто. Крячко это понравилось. Он уже начал уставать из-за того, что на него пялились. Тоже мне, «по улицам слона водили». То ли полковники сюда редко заезжают, то ли сотрудники уже выводы сделали, что или комиссия, или новый начальник прибыл, а старого увольняют или переводят в Управление. А в кабинете у оперативников было и правда уютно. Простовато как-то, но уютно. Стены до высоты в полтора метра отделаны деревянными панелями с пропиткой. Смотрелось почти как дуб. Кроме стандартной мебели, здесь имелся самодельный, явно местного производства журнальный столик и два кресла. Крячко осторожно опустился в одно из кресел и почувствовал, что ему удобно.
– Нравится? – улыбнулся лейтенант. – Сами делаем. У нас столярка
Крячко потягивал небольшими глотками растворимый кофе и с грустью думал, что у ребят здесь вряд ли когда появится нормальная кофемашина. Станислав Васильевич выглядел сейчас добродушным дядькой, который вел задушевный разговор с молодым коллегой. Барьеры постепенно падали, молодой оперативник чувствовал себя явно свободнее, беседа стала более доверительной. Крячко рассматривал собеседника с некоторым сожалением. Молодой, неопытный. Нельзя так открываться перед полковниками из Москвы. И неважно, что он из другого ведомства, ведь истинного перечня вопросов, решать которые Крячко приехал, лейтенант знать не может. Не может и его начальство. Правда, опытное начальство в колонии может многое предполагать и вести себя осторожнее, но Крячко был нужен этот лейтенант, так удачно оказавшийся его проводником в этих стенах.
– Я приехал к тебе за советом, Илья, – наконец перешел к делу Крячко, расстегивая свой портфель. – Ты сколько уже работаешь на этой зоне опером?
– Полгода всего, – насторожился Прохоров, глядя, как полковник достает из портфеля небольшой сверток.
– Жаль, но что-то ты сможешь мне подсказать. – Крячко положил сверток на стол и принялся разворачивать плотную бумагу, а затем достал из полиэтиленового пакета два ножа. – Понимаешь, есть у меня основания полагать, что эти ножи делались на вашей зоне. И мне хотелось бы проследить цепочку, потому что она ведет к одному непростому преступлению, совершенному в ближнем Подмосковье. Ну, сможешь меня проконсультировать?
– Ну, так я и знал, что всплывут эти ножечки, – недовольно произнес оперативник. – Вам что, официальные сведения нужны будут? Если официально, то это не ко мне. Есть начальник оперчасти, начальник колонии. Тут определенный порядок…
– Илья, – поморщился Крячко, – погоди ты с официальщиной. Нужна была бы официальная информация, я бы вообще сюда не поехал, а сделал бы запрос, получил бы ответ. А мы с тобой сейчас обмениваемся оперативными данными и никому их освещать по закону не обязаны. Ты же это хорошо знаешь, ты же оперативник! Мне нужно узнать, по какой цепочке эти ножи могли попасть в Москву. Ты знаешь такого сидельца по кличке Химик?
– Вы понимаете, товарищ полковник, что…
– Понимаю, и давай без званий. Зови меня просто Станислав Васильевич. Я понимаю, что твоя откровенность может стоить тебе карьеры. Я не мальчик, все знаю, все понимаю и не намерен афишировать результаты нашей с тобой доверительной беседы. Ты мне помог, я когда-то помогу тебе, если приведется. Честные работники, честные опера всегда в цене и всегда держат контакт. Смотри, Илья, вот в этом ноже один эксперт из уголовного мира признал работу того самого Химика. Хороший был мастер. А вот этот нож сделал его последователь, ученик, если можно так назвать. Но до уровня своего учителя мастерством он недотянул.
– Да, я знаю, – кивнул лейтенант. – Это еще до меня было. Вообще-то все, что я знаю об этом деле, дошло не от наших ребят, а от сидельцев. У меня же, естественно, есть там люди, которые со мной откровенны. Это же основа нашей работы, вы сами знаете.
– Ну-ну, я же не прошу раскрывать источники информации, – запротестовал Крячко.
– Я могу, конечно, предположить, какими способами ножи уходили отсюда, – задумчиво почесал висок Прохоров. – Химик делал их на заказ, а заказы поступали через кого-то из сотрудников колонии. Иначе никак. Через забор нож не перебросишь: ни «жилуха», ни производственная зона забора с волей не имеет. Они огорожены еще
– А как пытались выносить из зоны ножи… последователей мастера?
– По-разному. Например, в мусорной машине. Человек от заказчика знал, когда выйдет машина с мусором, и ждал ее на мусорном полигоне. Потом копался в мусоре и находил нож, отмывал его, если запачкался. Но, я думаю, упаковывали их основательно.
– А кто у вас начальник оперчасти был в то время?
– Майор Шаров Андрей Андреевич. Только он уже больше года у нас не работает. Уволился из органов. Я слышал, что он сначала был начальником службы безопасности в какой-то фирме то ли здесь, в Саратове, то ли в Самаре. А потом вроде перебрался в Москву.
Крячко не стал расспрашивать Илью о прежнем начальнике. Да и не застал он его. А хаять коллегу, пусть и бывшего, это всегда признак плохого тона. Относись сам как хочешь, но сор из избы выносить не нужно. Так что не стоит парня провоцировать, а то еще, чего доброго, сочтет, что начальству нельзя отказывать, и будет врать. А вранье – самая скверная информация. Да и что может рассказать этот неопытный лейтенант такого, о чем не догадывался матерый полковник из главка уголовного розыска, который за свою жизнь прошел оперативную работу от такого же вот сопливого лейтенантика до полковника. Станислав Васильевич прекрасно знал, что начальник оперчасти контролирует свое подразделение и все, что там происходит, происходит с его ведома. Он тут был хозяин, и нелепо предполагать, что кто-то из подчиненных прикрывал Химика с его подпольной мастерской, а сам майор ничего не подозревал. Скорее всего, всем лишним приказано было носа не совать в эти дела. А то и делился майор с подчиненными, чтобы и их замазать грязными делишками.
Они проговорили около двух часов, когда вернулся с совещания начальник колонии подполковник Туманов. Невысокий, плечистый, немного кривоногий, с властным лицом и тяжелым взглядом, он по-хозяйски открыл дверь в оперчасть.
– Какие у нас тут гости? Прохоров, занял гостей?
Крячко поднялся из кресла. Представление произошло вежливо, но как-то настороженно. Видимо, Туманов опасался, что без него тут московскому гостю расскажут много лишнего. Последовав за подполковником в его кабинет, Крячко не отказался от чая и с ходу выложил свою легенду, которая была лишь частью настоящей причины визита. Он попросил познакомить его с делами заключенных, освободившихся год назад. Именно в пределах года. Просьба вполне невинная, тем более что все характеристики на сидельцев были в деле, а молодой оперативник никого из них не знал, хотя при беседе присутствовал. Не мог он ничего сболтнуть, и Туманов чувствовал себя в безопасности.
Всего за тот год освободилось восемь человек. По сути, шестеро отбывали срок по делам, далеким от блатных. Двое за аварию с человеческими жертвами, четверо – мелкие коммерсанты, приговоренные за экономические преступления к небольшим срокам. А вот двое были настоящими уголовниками. Оба сидели за нанесение тяжких телесных повреждений с добавлением еще нескольких статей такого же типа, связанных с насилием над личностью.
Крячко рассматривал фотографии, пытаясь оценить характеры этих людей. Хлебников Дмитрий Васильевич, тридцати двух лет. Кличка Батон. Худощавый, агрессивный, с прыщавым лицом и капризным ртом вечно всем недовольного человека. Мог бы стать киллером? Запросто, только цену дай хорошую. И вел он себя в отряде не самым лучшим образом. За последний только год трижды сидел в ШИЗО. Отбыл «от звонка до звонка», никаких условно-досрочных.