Тайна Магдалины
Шрифт:
— Но как же это может быть? Он знает, что в них. Как он может хотеть скрыть это?
— Легко неверно судить о нем, опираясь на ограниченную информацию, которой вы обладаете. Но я не верю, что отец Питер Хили хотел что-либо скрыть. У нас есть причины подозревать, что епископ О’Коннор и его организация оказывают на него давление, угрожая вашей безопасности. Пожалуйста, поймите, что это совершенно не связано с официальной Церковью и не санкционировано Римом. Но ваш кузен взял свитки для О’Коннора в обмен на вашу безопасность.
Морин позволила себе поверить всему этому, но не знала, как это следует воспринимать. Она почувствовала облегчение,
— И как вы обнаружили все это? — хотела знать Морин.
— Амбиции О’Коннора взяли над ним верх. Он надеялся использовать открытие Евангелия Марии для своего собственного продвижения в общепринятой иерархии Церкви. В свою очередь, он бы получил больше власти и доступ к информации высокого уровня для своей теневой организации, что было бы полезно для планов этих фанатиков. — В улыбке кардинала Де Каро лишь чуть-чуть мелькнуло самодовольство. — Но не беспокойтесь. Мы позаботимся о том, чтобы найти другое место для О’Коннора и его сторонников теперь, когда мы вычислили их всех. У нас непревзойденная разведывательная сеть.
Это не удивило Морин, которая всегда думала о католической Церкви как о всемогущей организации, которая протянула свои щупальца по всему миру. Она знала, что это — богатейшая организация на планете, обладающая всеми лучшими ресурсами, которые только можно купить за деньги.
— Что будет со свитками Марии? — спросила она его, готовая услышать неприятный ответ.
— Если быть с вами честным, то трудно сказать. Я уверен, вы понимаете, что эта находка — самое важное открытие нашего времени, если не самое важное в истории Церкви. Это вопрос, который будет необходимо обсудить на самом высоком уровне. Как только будет доказана их подлинность.
— Питер сказал вам, что в них?
Кардинал сделал утвердительный жест.
— Да, я прочитал некоторые из его записей. Синьорина Паскуале, это может вас удивить, но мы в Ватикане не сидим на серебряных тронах и не планируем заговоры весь день.
Морин минуту посмеялась вместе с ним, а потом очень серьезно спросила:
— Попытается ли Церковь остановить меня, если я напишу о том, что испытала здесь — и, что более важно, если я расскажу о содержании свитков?
— Вы свободны делать то, что хотите, и идти туда, куда ведет вас ваше сердце и совесть. Если Бог действует через вас, чтобы раскрыть всем слова Марии, то никто не вправе препятствовать вам в исполнении этого священного долга. Церковь не стремится скрыть информацию, как думают многие. Это могло быть правдой в Средние века, но не сегодня. Церковь заинтересована в сохранении и распространении веры — и лично я считаю, что открытие Евангелия Марии Магдалины может дать нам новую возможность привлечь в нашу паству еще больше молодежи. Но, — он поднял руку, говоря это, — я — это только один человек. Я не могу говорить ни за других, ни за самого Святого Отца. Время скажет.
— А пока это не произойдет, что будет?
— А пока Аркское Евангелие Марии Магдалины будет храниться в библиотеке Ватикана, под наблюдением некоего отца Питера Хили.
— Питер собирается остаться в Риме?
— Да, синьорина Паскуале. Он будет присматривать за командой официальных переводчиков. Это большая честь, но мы чувствуем, что он ее заслуживает. И не думайте, что мы забыли о вашем вкладе, — сказал он, вручая ей визитную карточку, которую
Морин посмотрела на имя на визитной карточке.
— Томас Франческо Борджиа Де Каро, — прочитала она вслух. — Если вы простите мне нескромный вопрос…
Теперь кардинал рассмеялся, искренняя улыбка осветила его лицо.
— Да, синьорина, я сын Династии, как и вы — ее дочь. Вы будете удивлены, как нас много — и вы найдете нас, если будете знать, куда смотреть.
— Сейчас полнолуние, и ночь стоит прекрасная. Не окажете ли вы мне честь прогуляться со мной по саду перед сном? — спросил у Морин Беранже Синклер после того, как кардинал ушел.
Морин согласилась. Сейчас ей было с ним очень легко, спокойно, как бывает по отношению к людям, с которыми вместе пережили исключительные обстоятельства. И трудно найти что-то более прекрасное, чем летняя ночь на юго-западе Франции. Когда прожектора освещали величественный замок и лунный свет отражался от мраморных плит, Сады Троицы превращались в совершенно волшебное место.
Морин рассказала ему все, что она обсуждала с кардиналом, и Синклер слушал ее с искренним вниманием и интересом. Когда она закончила, он спросил:
— И что вы будете делать сейчас? Не думаете ли вы написать книгу обо всем пережитом? Как вы собираетесь открыть миру Евангелие Марии?
Морин обошла вокруг фонтана Магдалины, проводя пальцем по прохладному, гладкому мрамору и обдумывая свой ответ.
— Я еще не решила, в какой форме это сделать. — Она посмотрела вверх на статую. — Я надеюсь, что она даст мне какое-то указание. Что бы это ни было, я только надеюсь, что смогу отдать ей справедливость.
Синклер улыбнулся ей:
— Так и будет. Конечно, вы сможете. Она выбрала вас не просто так.
Морин ответила ему так же тепло:
— Она выбрала и вас тоже.
— Я думаю, все мы, так или иначе, избраны, чтобы сыграть свою роль. Вы, я, без сомнения, Ролан и Тамми. И, конечно, отец Хили.
— Так вы не презираете Питера за то, что он сделал?
Синклер быстро ответил:
— Нет. Вовсе нет. Даже если Питер сделал что-то не то, он сделал это из благих побуждений. Кроме того, каким бы лицемером я был, если бы чувствовал ненависть к Божьему человеку после открытия этого сокровища? Послание нашей Магдалины — это послание сострадания и прощения. Если бы все люди на земле смогли воспользоваться этими двумя качествами, мы бы жили на более прекрасной планете, вы не согласны?
Морин взглянула на него с восхищением и с расцветающим чувством, которое было для нее новым. Впервые в своей полной событиями жизни она чувствовала себя в безопасности.
— Не знаю, как и благодарить вас, лорд Синклер.
Раскатистое шотландское «р» прозвучало еще заметнее, когда он произнес ее имя:
— Поблагодарить меня за что, Морин?
— За это, — она широким жестом обвела буйную растительность, раскинувшуюся вокруг. — За то, что впустили меня в мир, о котором большинство людей даже не мечтает. За то, что показали мне мое место во всем этом. За то, что заставили меня чувствовать, что я не одинока.