Тайна Магдалины
Шрифт:
Она пересекла комнату и встретилась с ним лицом к лицу.
— Сейчас первый раз в жизни я чувствую, что могу бежать к чему-то. Да, это пугает, но я не могу остановиться. Не хотела бы столкнуться с этим без тебя, но я могу это сделать — и сделаю — если ты предпочтешь уехать утром.
Питер внимательно выслушал ее. Когда Морин закончила, он кивнул ей и повернулся, чтобы уйти. Задержавшись на миг у двери, священник обернулся к ней, прежде чем выйти из комнаты.
— Я никуда не уеду. Но, пожалуйста, не заставляй меня жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Твою или мою.
Питер вернулся в свою комнату и остаток
«Как дьявол выказал великое искусство, соблазняя людей на погибель их, следует проявить такое же искусство в спасении их. Дьявол изучил натуру каждого человека, воспользовался особенностями его души, приспособился к ним и постепенно втерся в доверие к своей жертве — предлагая славу честолюбцам, наживу алчным, наслаждение сластолюбцам и фальшивое проявление благочестия набожным — и борцу за души человеческие следует действовать таким же осторожным и умелым путем».
Сон ускользнул от него, когда слова основателя ордена проникли в сердце и разум.
Рим
23 июня 2005 года
Епископ Магнус О’Коннор вытер пот со лба. Зал Ватиканского собора был оборудован кондиционерами, но сейчас это не помогало. Он сидел в центре большого овального стола в окружении высших должностных лиц своей Церкви. Красные панки, которые он передал накануне, сейчас находились в руках настойчивого и грозного кардинала Де Каро, выступающего в роли следователя.
— И откуда вы знаете, что эти фотографии подлинные? — Кардинал положил папки на стол, но, однако, еще не открыл их, чтобы показать остальным их содержимое.
— Я присутствовал при том, когда они были сделаны. — Магнус с трудом пытался преодолеть свое заикание, которое возникало в стрессовых ситуациях. — Объект был направлен ко мне его приходским священником.
Сейчас кардинал Де Каро достал из папки несколько фотографий 8x10. Они были черно-белыми и пожелтели от времени, но все это не уменьшило впечатление от снимков, когда их стали передавать вокруг стола из рук в руки.
Первая пущенная по кругу фотография с наклейкой «Вещественное доказательство I» представляла собой довольно страшный снимок человеческих рук, помещенных рядом друг с другом ладонями вверх. На запястьях зияли кровавые раны.
«Вещественное доказательство II» показывало человеческие ступни с такими же ужасными кровоточащими ранами.
Третье фото, «Вещественное доказательство III», изображало мужчину с обнаженным торсом. С правой стороны под ребрами его тело прорезала глубокая кровоточащая рана с неровными краями.
Кардинал подождал, пока шокирующие фотографии обойдут круг, прежде чем вернуть их в папку и обратиться к членам Совета. Лица людей, сидящих вокруг стола, стали мрачными, когда он подтвердил то, что все они подозревали.
— Мы наблюдаем удостоверенные стигматы. Все пять мест выглядят точно так же, как и на запястьях.
Замок Синих Яблок
24 июня 2005 года
На следующее утро Синклера нигде не было видно. Морин и Питера приветствовал Ролан и проводил их на завтрак.
— Месье Синклер попросил меня заверить вас, что вы будете обеспечены прекрасными костюмами для бала сегодня вечером. Он занят последними приготовлениями для праздника, но предоставил в ваше распоряжение шофера на тот случай, если вы захотите осмотреть окрестности. Он подумал, что вам, возможно, будет интересно увидеть катарские замки. Я буду иметь честь сопровождать вас в качестве гида.
Они приняли предложение и отправились в поездку в сопровождении гиганта Ролана, который снабжал их блестящим комментарием. Он показал им величественные руины некогда мощных катарских твердынь, описывая, как богатые графы Тулузские своим могуществом и привилегиями одно время соперничали с королями Франции. Вся тулузская знать принадлежала к катарам или, по меньшей мере, с глубокой симпатией относилась к катарским идеалам. Это было одной из причин, почему французский король приветствовал ужасные крестовые походы против Чистых — он смог конфисковать то, что некогда принадлежало Тулузе, расширив собственные владения во Франции и увеличив свой вес, одновременно уменьшив влияние соперников.
Ролан с гордостью говорил о родине и родном диалекте под названием Ок, который дал имя этому региону. Langue (язык) Ок стал известен просто как Лангедок. Когда Питер в разговоре назвал Ролана французом, Ролан немедленно заявил, что он не француз. Он — окситанец.
Ролан в подробностях рассказал о многочисленных зверствах против его земли и его народа в тринадцатом веке. Он со страстью относился к истории своего народа.
— Многие люди за пределами Франции даже не знают о катарах, а если знают, то думают о них как о маленькой и незначительной кучке фанатиков, затерянной в здешних горах. Люди не понимают, что катаризм был преобладающей культурой в большой и процветающей части Европы. Случившееся с ними было не чем иным, как геноцидом. Почти миллион человек жестоко убили папские войска.
Он посмотрел на Питера с некоторой симпатией.
— Я не держу зла на современное духовенство за грехи средневековой церкви, аббат Хили. Вы — священник, потому что у вас есть призвание Божье, это каждый может увидеть.
После этого Ролан вел их в молчании, пока Морин и Питер восхищались огромными замками, построенными на скалистых горных пиках почти тысячу лет назад. Эти крепости были неприступными, учитывая их расположение в горах, но они были также непостижимы с точки зрения архитектуры. Оба экскурсанта удивлялись возможностям культуры, которая была способна строить такие громадные укрепления в столь суровых и недоступных местах, не обладая преимуществами современной технологии.
После ланча в деревне Лиму Морин достаточно освоилась в компании Ролана, чтобы спросить о его отношениях с Синклером. Они по-дружески сидели в кафе, выходящем на реку Од, давшей свое имя окружающей местности. Громадный слуга оказался удивительно сердечным и приветливым, даже забавным человеком — в противоположность своей устрашающей внешности.
— Я вырос в замке Синих Яблок, мадемуазель, — объяснил он. — Моя мать умерла, когда я был еще ребенком. Мой отец служил и месье Алистеру, и месье Беранже, и мы жили в поместье. Когда мой отец умер, я настоял на том, чтобы занять его положение в замке. Это мой дом, и Синклеры — моя семья.