Тайна Муромской чащи (Волшебные каникулы - 1)
Шрифт:
Он ворчал и все никак не мог успокоиться. Когда уже почти все вещи и бумаги были уложены, Григорий Созонович решил на всякий случай посмотреть под низенькой походной раскладушкой: вдруг и туда что-нибудь закатилось? Он медленно, держась одной рукой за край раскладушки, а другой за столик, опустился на колени и заглянул под свою походную кровать. В ту же секунду что-то быстро метнулось из-под раскладушки и торпедировало Опилкина в лоб.
Два вопля слились в один: один вопль - высокий, почти поросячий, принадлежал Григорию Созоновичу, другой - густой и низкий, похожий на
Глава двадцать третья
– Нехорошо рыться без спроса в чужих вещах!
– учил Уморушку и других внуков старый лешак Калина Калиныч.
– К каждому, кто нарушит это правило, обязательно придет возмездие!
Произнося последнее слово, Калина Калиныч всегда поднимал вверх правую руку с оттопыренным и чуть загнутым крючком указательным пальцем, а его ученики долго и внимательно рассматривали этот палец, давая в душе клятву никогда не касаться чужих вещей без разрешения хозяина.
И вот Уморушка нарушила свою клятву, и к ней, как и обещал дедушка, пришло ВОЗМЕЗДИЕ... Оно распахнуло полог палатки и грозно застыло у входа. Возмездие оказалось здоровенным дядькой с огромными ручищами и выпученными глазищами. Уморушка хотела улетучиться или хотя бы стать невидимой, но от страха она все-все позабыла и только что и успела сделать, так это быстро и незаметно юркнуть под раскладушку.
"И зачем я его чертилку откусила?
– подумала она, лежа в укрытии, вдруг она ядовитая?" - И Уморушка выплюнула на пол кусочек отгрызенного карандаша.
Возмездие в образе дядьки стояло на пороге и не входило в палатку.
"Может быть, ОНО потопчется-потопчется и уйдет?" - шевельнулась слабенькая надежда.
Но дядька вдруг ожил и шагнул, глухо ворча себе что-то под нос, внутрь палатки. Уморушка видела, как он стал собирать разбросанные ею повсюду бумажки и вещи, и сжалась в комок.
"Сейчас все заберет, а потом и меня!..
– с ужасом подумала она и почувствовала, как у нее защипало в носу.
– Дедушка, миленький, вызволи!.."
Дядька нагнулся и заглянул под раскладушку.
Уморушка не умела летать, но тут у нее вдруг получилось. Причем без всякого колдовства. Она не знала, как летают пули, поэтому вылетела из-под раскладушки стрелой. Но, увы, возмездие поджидало ее, выставив вперед крепчайшую преграду. Уморушка стукнулась об нее со всего маху и заревела так громко, что с тех пор в Муромской Чаще стали передавать из уст в уста легенду о заколдованном великане, который прячется в подземелье и только раз в сто лет выходит наружу и кричит диким и безобразным голосом.
Глава двадцать четвертая
Услышав со стороны бригадирской палатки дикие вопли и рычание, Ведмедев и братья Разбойниковы сразу догадались, что в жилище Григория Созоновича проник какой-то огромный и страшный зверь, может быть, даже тигр или лев.1
[1 - Лесорубы знали, что в тех краях не живут львы и тигры, но после встречи с Шустриком и Калиной Калинычем они могли поверить во встречу с кем угодно.]
Нападение хищника застало бригаду врасплох: все оружие лежало в палатке Опилкина, которым тот, по всей видимости,
– Я попробую...
И он двинулся к палатке Опилкина ползком, по-пластунски, зажав в зубах нож.
Тем временем в палатке наступила гробовая тишина. "Неужто слопал?!" - с ужасом подумал Егор Иванович, подползая к страшному месту. Он прислушался, но ни чавканья, ни жадного звериного урчания не доносилось из-за брезентовой стенки палатки.
"Мало ему одного Григория, наверное, еще кого-нибудь поджидает, подумал Егор Иванович, беря поудобнее в правую руку нож, - но кого?"
Так и не найдя ответа на свой вопрос, Ведмедев уже хотел было ворваться в палатку, как вдруг полог ее отодвинулся в сторону, и на волю вышел живой и невредимый Григорий Созонович Опилкин. Вышел бригадир не один: за шиворот он волок за собой маленькую, лет пяти-шести, русоволосую девочку с тремя голубыми глазами. Левый и правый глаз бегали у нее испуганно туда-сюда, и только средний - на лбу - взирал на окружающее спокойно и умиротворенно.
– Да это же синяк!
– приглядевшись получше, тихо воскликнул Ведмедев.
Уморушка заметила в траве еще одного здоровенного дядьку, вдобавок державшего в руках острый, сверкающий на солнце нож, и попробовала вырваться из цепкой опилкинской лапы.
– И не пытайся удрать!
– строго предупредил ее разгневанный бригадир. Пока не признаешься, кто ты и откуда - живой я тебя не выпущу!
Поднявшийся с земли Ведмедев и подошедшие к нему Паша и Саша окружили их сплошной стеной, и Уморушка поняла, что ей сейчас придется туговато.
– Я только топоры искала!
– закричала она отчаянно.
– И еще ультиматум хотела написать! А чертилку я нечаянно укусила, она сама в рот залезла!
Опилкин вспомнил белый лист с затейливыми значками и удивленно спросил:
– А почему ты свой ультиматум по-гречески написала?
Уморушка с недоумением посмотрела на Григория Созоновича: неужели по-гречески получилось? Наверное, нечаянно...
– Тебя как зовут?
– спросил Ведмедев и спрятал нож обратно за пояс. Как ты здесь очутилась?
– Зовут меня Умора, - честно призналась юная лесовичка. Но КАК она здесь очутилась, Уморушка объяснять не стала.
– Странное имя...
– протянул недоверчиво Григорий Созонович.
– Похоже на прозвище...
– А мальчишку Шустриком звали, - вспомнил вдруг Ведмедев и повернулся к братьям Разбойниковым.
– Ведь так, брательники?
– Точно, Шустриком!
– подтвердил Паша.
А Саша сказал:
– Мальчишку - Шустриком, а старика - Малиной Рябинычем.
В другое время Уморушка обязательно бы рассердилась, что так бессовестно исковеркали имя любимого дедушки. Но сейчас ей было не до этого: она лихорадочно вспоминала заклинания. Да ей и нужно было только одно заклинание - как улетучиться. Но оно упорно не приходило в голову.