Тайна нефритового голубя
Шрифт:
Они напрасного его уговаривали. Шурик приблизительно представлял, что сейчас произойдет, и мечтал лишь об одном, чтобы девушки не шутили. Он сел в кресло и покорно позволил Ирине и Кате привязать свои руки к подлокотникам. Шурик попробовал ими пошевелить и понял, что сам теперь освободиться не сможет.
– За музыкой, конечно, слышно не будет, но все равно не ори, а то придется тебе рот заткнуть, – сказала Ирина.
Она на полную громкость включила магнитофон, и Высоцкий захрипел про «таукитян». Катя разлила в два бокала остатки шампанского.
Это было невыносимо. Шурик ерзал в кресле и проклинал все на свете из-за того, что не может присоединиться к ласкающим друг друга красавицам. Он вспотел. Он скрипел зубами от безуспешных попыток освободить руки и, наконец, взмолился, чтобы его развязали. На него не обратили внимания. Он стал кричать, что не может больше терпеть таких мучений. Тогда Ирина взяла свои трусики и использовала их как кляп. Шурик замычал и сделал умоляющие глаза, но она лишь показала ему язык и вернулась к ожидающей новых ласк Кате.
Потом в руках у Ирины появился фотоаппарат. Девушки по очереди позировали и снимали друг друга. Потом Ирина фотографировала, как голенькая Катя со всех сторон сладострастно прижимается к связанному Шурику, и ему оставалось только стонать и закрывать глаза от бессилия сделать хоть что-нибудь. Когда Катя фотографировала его с Ириной, та вовсю дала волю своим фантазиям. Шурик покраснел до корней волос. Ему было и очень стыдно, и в то же время хотелось оставаться как можно дольше рабом двух злых красоток. Вот только бы руки не были связаны!
Неожиданно в дверь громко постучали.
– Это вы, Андрей Панкратыч? – спросила Ирина спокойно, в то время как Катя в панике бросилась собирать разбросанную по комнате одежду.
– Да, это я. Открой мне, девушка, – услышали они.
– Одну секунду, – сказала Ирина. Она поднесла палец к губам, давая понять, чтобы Катя с Шуриком молчали, и к ужасу их обоих подошла к двери и открыла ее.
Маленькая Катя юркнула за спину Шурику, торопливо развязала ему руки и, сжавшись в комочек, так за креслом и осталась. Шурик, наконец-то освободившийся от веревок, вынул изо рта мокрую тряпицу, и в это время увидел вошедшего в комнату старика с серой повязкой на глазах.
– Кто с тобой, девушка? – спросил старик, повернув голову в сторону замершего Шурика.
– А это тот самый молодой человек, про которого я вам говорила, – выпалила Ирина. Шурик округлил глаза. Ирина же торопливо закивала ему головой, как бы призывая соглашаться со всем, что она скажет.
– Я чисто случайно его увидела, Андрей Панкратыч. На рынке. Хотя и искала специально. Но я ему пока ничего не говорила и ни о чем не спрашивала. Поэтому можете его сами расспросить. Я думаю, он вам все расскажет и иконку вам продаст. Ведь правда, Шурик, продашь? – говоря все это, Ирина накинула на плечи рубашку, подскочила к столу, где лежал блокнотик, быстро написала что-то на первой же раскрытой странице и сунула его под нос Шурику.
«Уже продал!» – прочитал он и, ничего не поняв, пожал плечами.
– Где
Не обращая внимания на отчаянно жестикулирующую Ирину, очень боясь, что эти руки дотронутся до его лица, Шурик стал отступать короткими шажками, пока не уперся спиной в стену. Еще секунда и старческие пальцы коснулись бы его щек, и он, наверное, завопил бы от ужаса, но Андрей Панкратыч остановился и зашептал:
– Мальчик, где иконка? Скажи мне, мальчик, куда ты дел ее? Скажи, не бойся. Где она?
– В монастыре, в подвале, то есть в подземной церкви, – сказал вдруг Шурик, и теперь глаза округлились у Ирины.
«Я же написала ему, дураку, что продал, а он выдумывает зачем-то», – и она, поймав его взгляд, выразительно постучала себя кулаком по лбу.
– Правда, правда! – закричал уже во весь голос Андрей Панкратович, и схватил-таки Шурика за ворот рубашки. – Дорогой ты мой! Нашел, нашел! Где ты ее нашел, где?
– Не нашел, а из витрины в музее вытащил, – сказал Шурик стараясь отцепить от себя пальцы. – Да не щипайте вы меня!
– Когда это было?
– В субботу, днем.
– А какая она? Скажи, какая она!
– Какая? Старая такая, почерневшая вся, а сверху птица зеленая, – вспомнил Шурик однажды виденную за стеклом музейной витрины иконку, про которую после рассказывал Андрей.
– Правильно, она это! Она! Принеси мне ее! – запричитал Андрей Панкратович. – Умоляю тебя, мальчик! Я тебе заплачу. Много денег дам. Будешь вместо своего мотоцикла на машине ездить!
– Да нет у меня… – Шурик хотел сказать «никакого мотоцикла», но Ирина его перебила:
– Принесет он, Андрей Панкратыч, обязательно принесет. Завтра, правда, Александр? – она отчаянно стала ему подмигивать. – Ну, пообещай же Андрею Панкратычу, что завтра принесешь. Монастырь откроется, – во сколько он там открывается? – и ты сразу туда пойдешь. Правда? – она распахнула перед Шуриком рубашку и томно закатила глаза, как бы давая понять, что за данное обещание его ждет много-много удовольствий.
– Хорошо, завтра принесу, – вздохнул Шурик. – Только не утром, а где-нибудь в обед.
– Спасибо, спасибо, – запричитал Андрей Панкратович. – Я тебе много денег дам…
– Ирина, встречаемся завтра. Ровно в час у кинотеатра, – не стал больше слушать Шурик. – Договорились?
– Договорились, – удивилась Ирина его решительности. А Шурик, коротко бросив: «До свидания», почти выбежал из дома, не увидев, как Андрей Панкратович сдернул с глаз серую повязку…
Год 1723
В жаркий летний воскресный день из огромных настежь распахнутых ворот под Надвратной церковью Новоиерусалимского монастыря выдвинулась торжественная процессия. По случаю праздника никто не работал. Всем хотелось быть на горе Елеон, в тот момент, когда епископ Новоиерусалимский начнет читать в Елеонской часовне торжественный молебен.