Тайна нефритового голубя
Шрифт:
Недавно Сергей Петляев вернулся, и они встретились как друзья, словно не было в свое время стычки из-за Насти. С Петлей было интересно. Он травил анекдоты, пел блатные песни, рассказывал бесконечные истории про жизнь в зоне.
Но с каждой встречей с ним, с каждой пьянкой Лексий видел, а скорее чувствовал, что его школьный друг очень изменился. От него словно веяло чем-то звериным. Даже его улыбка, при которой было заметно отсутствие нескольких крайних зубов, казалась волчьей. Очень не нравилось Лексию, что вокруг Петли, словно куры вокруг петуха, собирались такие, по его мнению, подленькие людишки, как Влас, Теря, Колюня. Лексий все больше
– Олежа, – услышал он и поднял голову. Настя, держа в руках распечатанный конверт, перешагнула порог и вошла в комнату. – Смотри, вот уже в третий раз нахожу в ящике письмо без обратного адреса и без подписи, но со стихами. Кто бы это мог прислать, а?
– Стишки-то, небось, все про любовь? Дай-ка, посмотрю, – Лексий попытался выхватить у сестры листок бумаги.
– Фигушки! – Настя увернулась и шлепнула его конвертом по пальцам. – Не протягивай пашоны, а то отбросишь кони.
– Что! Ты где это таких словечек набралась?
– Наберешься тут, когда родной брат с уголовниками водится, – в голосе девушки проскользнула злость.
– Молчи! Не твое это дело!
– Олежа, ты что, все забыл, да?
– Ничего я, Настюха, не забыл, – вздохнул Лексий. – Ты не боись, все будет нормально.
– Ага, нормально…
– Покажи конверт – хочу почерк сравнить. – Настя бросила конверт брату на колени. – Нет, не он, – сказал Лексий после минутного изучения почерка.
– Постой, ты, что же думал, что это твой Петлюра мне стихи пишет? Совсем что ли охалпел!
– Да нет, Настюха, это я так, на всякий случай, – он взял с пола бутылку, посмотрел в горлышко – много ли там осталось и поставил обратно.
– Как думаешь, – неуверенно начала Настя, – не мог ли это Андрюша написать? Только прошу тебя – не надо шуточек!
– Какой Андрюша? – удивился Олег. – Братан что ли наш – Монах?
– Что вы его все Монахом зовете? Разве Андрюша похож на монаха?
– Да нет, не похож. Просто, помню, он нас с Шуриком, как каких-нибудь паломников, по всем окрестным разрушенным церквям таскал. Мы на великах и в Бужарово ездили, и в Полевшину, и в Дарну, и даже в Холмы. Андрей вдоль и поперек эти церкви излазил. А уж про монастырь и скит я вообще молчу.
– Он что, в бога верит?
– Не знаю, в кого он там верит. Зато знаю, что он с Танькой Федоровой кадрится.
– Не может быть! – чуть ли не закричала Настя. – Олег, ведь ты же с ней гуляешь!
– Представляешь, какое совпадение! – развел он руками. – Но мне эти гуляния как-то до лампочки, а Андрюха – романтик, небось, втюрился по-настоящему.
– Какие же вы все… – вскрикнула Настя и, выхватив конверт, убежала.
«Что это с ней?» – подумал Олег, снова беря в руки гитару и ложась на диван.
6 июля 1977 года. Настя
Заперевшись в своей комнатке, Настя села за письменный стол и стала смотреть на себя в овальное зеркало на подставке, подаренное братом на восьмое марта. Смотрела долго, не отрываясь, всеми силами стараясь удержать навернувшиеся на глаза слезы, но все же моргнула, и две слезинки, оставив на щеках короткие следы, упали на лежавший на столе конверт. Узкая ямочка полуторасантиметрового вертикального шрама, спускающегося по правой щеке к скуле, побелела, и Настя взяла в руки пудреницу. Закончив наводить макияж, она в третий раз стала перечитывать полученное сегодня послание:
Как– Кто же присылает мне стихи? – снова спрашивала она. – Может, все-таки Андрюша? Хоть бы это был он! Олег назвал его романтиком. Разве это плохо – быть романтиком? Да я человека лучше, чем Андрей никогда в жизни не встречала. Он добрый, он умный. Может, не очень сильный – Олежа всегда его в борьбе на руках побеждает, но зато смелый. А мужчина ни в коем случае не должен быть трусом. Да и слабаком его не назовешь.
Настя вспомнила, как Андрей носил ее на руках. Она всегда сломя голову, обгоняя подружек, неслась навстречу Андрею, как только замечала его, шедшего по улице. И он подхватывал ее на руки и кружил, и подбрасывал в воздух, ловил и снова подбрасывал. А потом обязательно угощал конфетами и ее, и всех других ребят. Андрея знали и любили дети, наверное, потому, что и он их любил и успевал поиграть со всеми.
Несколько лет назад родители Насти сдавали москвичам Шабулиным летний домик, примостившийся в глубине сада. Все три года, пока москвичи жили у них, Настя дружила – не разлей вода с дачницей Леной, которая была старше ее почти на два года. Дружила, пока однажды Лена Шабулина не шепнула ей на ушко, что когда вырастет, обязательно женит на себе ее брата Андрюшеньку.
Девочка даже не могла представить, что этим признанием нажила себе врага. Настя перестала разговаривать с Леной, подговаривала девочек с улицы не дружить с ней, не принимать в игры, а Андрея старалась к ней не подпускать.
Лена же продолжала строить Андрею глазки, а однажды, когда он, по просьбе малышни, согласился сыграть в «колечко-колечко», она нагло уселась к нему на колени и так и сидела, пока игра не закончилась. Настя от злости искусала себе все губы, и, как только Андрей с Олегом ушли по своим делам, бросилась на дачницу с кулаками. Она разбила ей в кровь нос, заставила зареветь и убежать, но прежде Лена успела царапнуть длинными ногтями Настю по лицу.
С тех пор на щеке у Насти остался небольшой шрамик. Он совсем не портил ее, но все же шрам на лице девушки совсем не то, что на лице мужчины. Единственное, что утешало Настю, так это то, что шрам достался ей за любовь, за ее ненаглядного Андрюшеньку…
6 июля 1977 года. Любовь
Андрей выпрыгнул на платформу из открывшихся дверей электрички и с наслаждением вдохнул мягкий теплый воздух любимой Истры. Сейчас он сильно пожалел, что вот также, на вечерней электричке, не приехал сюда ни в понедельник, ни вчера. В Москву можно было возвращаться каждое утро – всего-то час езды. Ведь мучился же, рвался в Истру, чтобы снова увидеть Танечку, встретиться с ней. Но что-то сладостное было в этом мучении, в этом непривычном приятном ожидании.