Тайна нефритового голубя
Шрифт:
Он шел в городской парк, разбитый на высоком берегу излучины речки Истры, спускался по крутой заасфальтированной дорожке к самой реке туда, где впервые увидел Таню, потом поднимался обратно в гору, подходил к Истринскому дому культуры, к танцплощадке…
Монастырь был виден отовсюду. Андрей любовался им и в то же время видел перед собой Таню. Он с нетерпением ждал новой встречи с ней, и, как только начало смеркаться, ноги сами понесли его на улицу Песчаную. Он мурлыкал: «Я каждый жест, каждый взгляд твой в душе берегу…» и, действительно, помнил каждое слово, сказанное Таней, каждую ее улыбку, каждый нахмур
Света в Танином окошке не было. Андрей никак не ожидал, что Тани может не оказаться дома. «Неужели ушла гулять с подружками, – подумал он. – Черт, надо было раньше приходить! Ну, ничего, подожду. Хоть всю ночь ждать буду».
И он стал ждать, хотя и готов был сейчас же помчаться на поиски любимой с самой большой скоростью, на какую был способен, подставляя ветру разгоряченное лицо. Он то стоял в тени кустов сирени, то слонялся по Песчаной и пересекающей ее улице в любой момент, надеясь увидеть Таню, возвращающуюся домой. Иногда вдалеке появлялись люди и шли в его сторону. Всякий раз у Андрея замирало сердце – не его ли это Таня? Он прятался в кусты или за деревья, поджидая, когда гуляющие приблизятся, но Тани среди них не было. Видимо, домой она не спешила.
Опять начался дождь. Андрей укрылся под огромным старым вязом, что рос напротив Таниного дома. Сначала под деревом было более-менее сухо, но вскоре крупные капли начали падать на голову, на плечи, влага тоненькими струйками потекла по спине, и он вконец вымок.
«Ничего, – утешал себя Андрей, – пусть Таня увидит, что я насквозь промок, ее дожидаясь. Пусть это будет лишним подтверждением, что я люблю ее. – Он усмехнулся. – Вчера выдержал пытку огнем, сегодня – водой, осталось только, как в сказке – медные трубы пройти». Андрей вспомнил, поцелуй Насти. Вот если бы его так целовала не малолетняя сестренка, а милая Танечка…
Вдруг в окошке, с которого Андрей не сводил глаз, зажегся свет!
«Как же я умудрился пропустить ее? – удивился он. – Наверное, Таня шла со стороны леса. Неужели она была одна, а я из-за этого дурацкого дождя, из-за этого чертова вяза, который все равно не спас от сырости, не смог встретить свою любимую?»
Но нет, Таня гуляла не одна. Андрей понял это, увидев какого-то парня, взобравшегося на забор и спрыгнувшего в сад. Затем, точно так же, как вчера Андрей, парень юркнул в открывшееся окно, после чего свет сразу погас.
Это произошло так быстро, что Андрей сначала усомнился – не привиделось ли ему это, не прокрутил ли он в своем воображении несколько мгновений вчерашнего своего свидания.
«Вот и дождался – она впустила к себе другого! Как же так? Ведь только вчера ночью я сидел у ее кровати, гладил ее волосы, даже чуть-чуть целовал. А теперь там, в ее комнате, кто-то еще, может быть, понаглее меня, наверное, не только гладит ее! Какой же я дурак! Надо было не шляться где попало, а сразу идти сюда. Надо было, надо!»
Он стоял перед ее темным окном и снова и снова проклинал себя, а дождь все усиливался. Уже начали сверкать молнии, и гром погромыхивал все ближе и ближе. Когда дождь превратился в настоящий ливень, Андрей побежал. Ему было все равно, куда бежать, все равно, наступает ли он на лужи, летит ли на него грязь, льет ли сверху. Он просто бежал и думал, что, наверное, было бы совсем неплохо, если бы одна из молний своим острием
Год 1941
– Ой, Господи, спаси и сохрани. Ни за что люди гибнут, ни за что! – причитала сгорбленная старушка, семенящая по скрипучему снегу в толпе таких же, как и она горемык.
– Говорят, в Никулино фрицы паренька малого расстреляли. Ему офицер говорит: натаскай, мол, семьдесят ведер воды, а тот ему прямо так в глаза, мол, пусть натаскаю, но знайте, что все равно я не ваш! И его, голубя, прямо на месте и застрелили из шмастера.
– А в нашем Рождествено деда убили за то, что в буденовке на улицу вышел! – прикрывая рукой рот, рассказывала переваливающаяся с ноги на ногу крупнотелая женщина. – Я уж ему, упрямцу, говорила-говорила, чтобы на рожон не лез, а шел домой подобру-поздорову, а он как будто специально смерти искал.
– Спаси нас, Господи и сохрани, спаси и сохрани…
– Мама, мамочка, я кушать хочу, у меня уже ножки не идут, – хныкала маленькая девочка в надвинутой на уши солдатской шапке-ушанке, повисая на руке матери, а та, прижимая к груди еще одного малыша, и сама еле шла.
Мороз свирепствовал. Люди были до невозможности усталые и голодные, но под дулами автоматов не задавали вопросов, куда и зачем их ведут. Не прошло и двух недель, как захватил враг, где с боями, где без, родные Рождествено, Лечищево, Бужарово, Андреевское, Никулино, Истру… И вот уже покатились назад немецкие полки, теряя и людей и технику, но главное – веру в свою непобедимость. Оттого и лютовали фашисты, отступая, учиняли кровавые расправы над мирными жителями, уничтожали русские деревни и села.
– Мама, мама, горит! Весь белый свет горит! – закричала девочка, только что просившая есть.
Вдалеке на горе, там, где была Истра, люди увидели плясавшие в полнеба языки пламени. Город, в котором насчитывалось больше тысячи домов, горел весь, от окраин до центральной площади, и черный дым заслонял полгоризонта.
От такого ужаса бабы, мужики, дети заголосили, заплакали, попадали на колени. Немецкие автоматчики молча смотрели на далекий пожар и на людей, которых было велено вести в теперь уже переставший существовать город. Потом последовал отрывистый приказ, и солдаты, построившись в колонну по два, направились быстрым шагом в направлении откуда пришли, забыв о тех, кого полдня держали на мушках. Лишь один солдат обернулся и дал короткую очередь поверх голов бывших пленных.
Сразу же наступила тишина. Беспомощные люди уткнулись лицами в жгучий снег и долго лежали так, боясь пошевелиться.
Первым поднял голову седовласый старик. Убедившись, что немцы ушли, он встал, поправил съехавшую шапку, стряхнул снег с видавшего вида тулупа и, не обращая внимания на остальных, пошел туда, где догорал город, и где все еще сиял золотыми куполами Новоиерусалимский монастырь.
Много лет назад в последний раз пользовался Андрей Панкратович Безуглый подземным ходом, ведущим в монастырь. Но не забыл, как на откосой стене холма найти в него лаз, укрытый густыми кустами бузины, не забыл, и куда этот подземный ход выводит. Да и как мог забыть он дело рук своих, пусть прошло уже много-много лет, с тех пор, как этот ход строился.