Тайна нефритового голубя
Шрифт:
Он упивался чувством, испытываемым к худенькой длинноволосой красавице. Он думал о ней почти постоянно, засыпал, видя ее милое личико, слыша ее голос, чувствуя ее запах. Вот и сейчас запах Истры снова вызвал в его воображении образ Тани. Он шел по ночным улицам и снова и снова вспоминал, как впервые увидел ее на пляже.
Как давно это было – целых пять дней назад! Вспоминал, как следил за ней, влюбляясь все сильнее и сильнее, вспоминал, как ревновал, когда ее целовал другой, как познакомился с самой лучшей девушкой в мире и просидел с ней всю ночь на скамейке около дома.
«Ну
Сейчас он был убежден, что при прощании она ждала от него не просто пожатия руки, а чего-то большего. А он застеснялся, или, вернее, не решился. Нет, не то – не захотел получить сразу так много счастья. И без поцелуев счастья было вдоволь! Никогда еще столько не было…
Вот и улица Песчаная. Тихая, безлюдная. Андрей промурлыкал куплет популярной «Вологды» – «Где же моя кареглазая где…». А у его Тани глаза серовато-зеленые. Самые-самые красивые глаза.
Свет в ее окошке горел – значит, Таня дома. Интересно, что она делает сейчас? И что делала три вечера, пока его не было в Истре? Андрей ни в коем случае не хотел думать, что Таня встречалась с кем-нибудь, что ее опять кто-нибудь провожал. После знакомства с ним такого не должно было случиться. Пусть он не говорил ей о своих чувствах в ту ночь. Но он обязательно скажет и, возможно, даже сегодня.
Оглядевшись, Андрей приблизился к знакомому забору и в один миг перемахнул через него. Теперь если даже кто-то и пройдет по улице, он успеет спрятаться за кустами сирени и останется незамеченным. Он вплотную подошел к ее окошку и тихонько постучал по стеклу кончиками пальцев. Свет сразу погас. Через секунду занавеска отдернулась, и сердце Андрея застучало быстро-быстро.
– Танечка, здравствуй. Я так рад снова увидеть тебя, – его голос дрогнул.
Таня приложила палец к губам, после чего бесшумно открыла окно и чуточку из него высунулась.
– Ты, вроде, говорил, что только в субботу вернешься, и что мы на танцах встретимся, – Она улыбалась, и от этой улыбки Андрею захотелось вопить от счастья.
– Я не смог бы дожить до субботы, если бы хотя бы на минуту не увидел тебя.
– Почему?
– Потому, что я очень сильно люблю тебя!
– Ишь ты, какой шустрый, – окно закрылось перед самым носом Андрея. Он сначала даже не понял, почему это произошло. Может, Таню позвали родители? Не могла же она закрыть окно потому, что он признался ей в любви! Он подождал минуту, две, потом постучал в окошко и зашептал, касаясь губами стекла:
– Таня, что случилось? Почему ты закрыла окно? Я, что, обидел тебя, Танечка? Но я и вправду люблю тебя, очень люблю! Ты меня слышишь, Танечка?
– Не ори, весь дом разбудишь, – услышал он приглушенный шепот. – Мы же договорились на танцах встретиться, вот и приходи туда в субботу.
– До субботы очень долго ждать, я не выдержу.
Окошко снова открылось, но занавеска осталась нетронутой, и сквозь нее Андрей не мог ничего разглядеть.
– Танечка, я очень хочу увидеть тебя. Пожалуйста, выгляни, – взмолился он.
– Зачем?
– Ты мне очень нравишься, и я люблю тебя.
– Правда, что ли?
– Да. Я клянусь тебе.
– Это только слова.
– Нет!
– Ты, что, с ума сошел?! – вскрикнула Таня и тут же перешла на сердитый шепот, – Прекрати! Прекрати немедленно!
Андрей, стиснув зубы и закрыв глаза, терпел боль. Только когда пламя погасло, он отшвырнул спичку и затряс обожженной рукой, но тут же сжал ее в кулак и прижал к сердцу.
– Видишь, Танечка, я люблю тебя, и это не только слова.
– Какой же ты дурак, а! Неужели ты и впрямь такой дурак?
– Не говори так. Я лю…
– Да заткнись ты! – перебила Таня и наконец-то отодвинула занавеску. – Ну-ка, давай сюда руку – ожог надо холодной водой смочить.
Он протянул руку в окно, а Таня вышла из комнаты, быстро вернулась с мокрым платком и прижала его к ладони Андрея, отчего ему стало больнее прежнего. Но он терпел и даже улыбался, счастливый, что Таня ухаживает за ним, жалеет его.
– Ну что ты лыбишься, дурачок, – ее голос уже не был сердитым. – Разве свою любовь так доказывают?
– Я, наверное, и впрямь дурак, что стал жечь себя. Но, говорят, – все влюбленные дураки. И чем сильнее они влюблены, тем глупее совершают поступки. Не обижайся и прости меня, пожалуйста, если я расстроил тебя. Пожалуйста.
– Ладно. Только не делай так больше, – сказала Таня почти что нежно. – Ну, что ты там стоишь? Давай, залезай сюда, а то еще увидит кто-нибудь с улицы.
Андрей, даже и не мечтавший о такой удаче, ухватился за раму, подтянулся и без труда протиснулся в узкое окошко. В маленькой комнате стоял какой-то особенный смешанный запах дома, хозяева которого держат коров, и духов Тани. Он сразу влюбился и в этот запах, и в эту уютную комнатку. Влюбился в киноартистов, фотографии которых во множестве были наклеены на стенах, хотя в сумраках и не мог узнать всех, кто на них изображен. Ему сразу стали очень дороги Танины кровать, стулья, магнитола в углу, стол, и на нем будильник, графин с водой, лежащие стопкой толстые общие тетради.
Он видел все эти предметы, видел стоявшую рядом любимую девушку, и теплые волны блаженства накатывали на него. Теплота шла от обожженной руки, и Андрей был благодарен ожогу, готов был целовать свою горящую огнем руку потому, что до нее дотрагивалась Таня. Он поднес ладонь к губам и подул на нее.
– Болит? – спросила Таня и, не дожидаясь ответа, намочила платок водой из графина и аккуратно приложила его к ладони.
– Спасибо, Танечка. Мне так хорошо.
– Зачем ты сделал это?
– Не знаю, зачем, но знаю, что никогда не пожалею об этом.
– Опять ерунду говоришь, – сказала она строго и даже раздраженно.
– Все, не буду больше, – торопливо сказал он.
– Чего стоишь-то? – Таня присела на кровать. Андрей выдвинул из-за стола стул, сел на него и стал смотреть на девушку.
Они молчали. Молчали долго. И в доме не было слышно ни звука. Андрей, не отрываясь, смотрел на Таню, разглядывал ее, любовался ею. Он готов был сидеть так хоть всю ночь. Таня откинулась на подушку и закрыла глаза.