Тайна одноглазой «Джоконды»
Шрифт:
– Ну нет, Воробей.
– Не «нет», а «да»! Я недавно читал детективчик, там одного типа в поезде грохнули. А в конце оказалось, что все пассажиры в вагоне – убийцы! Они специально взяли билеты в вагон, где ехала их жертва. Похоже, в клубе «Какаду» была точно такая же ситуация. Там большой зал?
– Да не особенно.
– Сколько столиков?
– Штук двадцать.
– Двадцать столиков, за каждым, в среднем, по два человека. Это будет… – стал мысленно перемножать Володька. – Это будет сорок человек. Не
– Какая еще подстава?
– Тебя подставили, Мухина, в ночном клубе.
– Охо-хо, – вздохнула я. – Не жизнь, а сплошная чернуха. Неужели мы когда-нибудь разгадаем все эти загадки, а, Воробей?!
– Разгадаем, Мухина. Настоящий сыщик, получив минимум информации, всегда сумеет домыслить остальное. Просто когда ты рассказываешь, все ниточки собираются в один клубок. А надо каждую ниточку рассматривать по отдельности. Возможно, они между собой вовсе и не связаны. И те, кто убил Чмонина, не знают о тех, кто подложил бомбы в купе и гостинице. А звонок Смерти и вся история с «Джокондой» – это уже третья ниточка, не имеющая ничего общего с двумя первыми…
– Тогда убийство Немухина – это четвертая ниточка.
– Правильно, Мухина. Видишь, не так уж все и запутано. Всего-навсего четыре ниточки. Но я думаю, пока нам надо потянуть за самую опасную нитку. За ту, что связана с черным пятном у тебя на плече.
– Ох уж мне это черное пятно…
– Давай для начала сходим в Эрмитаж. Узнаем, есть в зрачке «Джоконды» пластилин или нет.
– Как мы узнаем, если к картине ближе чем на три метра не подпускают?!
– Элементарно, Мухина. У тети Моти должен быть театральный бинокль. Она же театралка.
– Ты гений, Воробей! – Я мигом притащила бинокль, который лежал в ящике стола вместе с ножницами и лупой.
Володька бодро вскочил с дивана:
– Двигаем в Эрмитаж!
– Что, прямо сейчас?!
– Нет, через сто пятьдесят лет! Раз я здесь, Мухина, пора браться за дело. О'кей?!
– О'кей! – весело ответила я.
И мы отправились в Эрмитаж.
Глава XXII
Гафчик дает показания
По дороге Володька рассказал, каким образом он проник в запертую квартиру. Оказывается, у него был ключ, который тетя Мотя дала ему еще в прошлом году.
В Эрмитаже Воробей забрал у меня записку Глеба Борисыча (в записке было сказано: «Прошу пропустить без очереди. Г.П.») и, показав ее билетеру, прошел в Синий зал.
А я с нетерпением стала ждать его у выхода.
– Ну что?! – схватила я Володьку за руку, лишь только он появился в коридоре.
– Тебе показалось, Мухина. Нет там никакой зеленой крапинки.
– Как нет? – растерялась я. – Не может быть.
– Может, Эммочка, может. – Воробей ехидно улыбался.
– Наврал, да?!
– Не наврал, а пошутил.
Я так
– Тоже мне, шутник выискался.
Володька сделал невинное лицо.
– Я тебя не понимаю, Мухина. Где твое чувство юмора?
– Чувство юмора, – сердито пробурчала я. – Когда со всех сторон наезжают, тут уж не до юмора.
– Не злись, Эмка, – примирительно сказал Воробей. – Пошли лучше по гамбургеру слопаем. Я угощаю.
Мы зашли в небольшую кафешку при Эрмитаже.
– Значит так, Мухина, – вполголоса заговорил Володька, когда мы уселись за столик в углу, – видел я в зрачке у Моны Лизы зеленую точку. Отлично в бинокль разглядел. Но если б не знал, что она там, ни за что бы не заметил.
Я задумчиво подула на свой кофе.
– Выходит, кто-то поменял «Джоконд» местами.
– Допустим, этот кто-то знал, что в спальне у тети Моти висит отличная копия «Джоконды», – начал развивать мою мысль Воробей. – Так же допустим, что ему удалось ловко подменить одну картину другой. Хотя я не представляю, как это можно сделать средь бела дня да при такой охране. Ну допустим, ему удалось. Но зачем оригинал тащить в квартиру тети Моти и вешать на стену?.. Вот этого я никак не могу понять.
– А кто еще, кроме Перепелкина, мог знать, что у Матильды Эрнестовны есть «Джоконда»?
Володька перестал жевать и задумался.
– Да, пожалуй, никто… Слушай, а ты во сколько в Эрмитаж пошла?
– Точно не помню.
– Постарайся вспомнить.
Я напрягла память.
– Значит так. Когда я пришла в музей, Глеб Борисыч сказал, что до открытия выставки целый час. Выставка открылась в одиннадцать. От дома тети Моти до Эрмитажа идти минут десять. Выходит, я вышла из квартиры где-то без десяти десять.
– А вернулась обратно ровно в двенадцать, – подхватил Воробей. – Я пришел с вокзала в полдвенадцатого. Получается, картину подменили между десятью и половиной двенадцатого, пока в квартире никого не было.
– Гафчик был, – машинально сказала я.
Володька даже на стуле подскочил.
– Давай у него спросим!
– У кого?
– Да у Гафчика!
Я постучала пальцем по лбу:
– Воробей, ты что, того?! Как ты у собаки спросишь?
Володька возбужденно запихал в рот остатки гамбургера.
– Ты забыла о моем научном эксперименте. Я же разработал специальную систему общения. Один «гав» – означает «да», два «гава» – нет. – Он смотрел подозрительно. – Небось не веришь, Мухина?
– Да кто вас с Гафчем знает, – уклончиво ответила я, вспомнив, как Гафчик принес в зубах коробку с пластилином.
Я рассказала об этом случае Володьке.
– Круто! – восхитился Воробей. – Мне вообще кажется, что люди произошли не от обезьян, а от собак.
– Ну уж ты загнул…
– Хочешь докажу?!