Тайна убийства Столыпина
Шрифт:
Горемыкин как всегда бездействовал и своего мнения не высказывал. Ему было все равно, распустят Думу или распустят правительство, хотя страх восстания пугал и его.
Сказал свое слово и Столыпин. Он был за немедленный роспуск Думы и высказался за невозможность сохранения существующегося положения. Так как государь и Горемыкин не были вначале с ним согласны, он предложил провести с представителями думского большинства переговоры.
– Переговорить нам не мешает, – сказал он. – Во всяком случае, это выяснит положение. Или мы действительно на чем-нибудь
По предложению государя Столыпин вступил в переговоры. Одним из его основных собеседников был профессор Павел Николаевич Милюков. Каждый высказал свою точку зрения. Столыпин был готов поддержать думское правительство с оговорками только в том случае, если министров двора, военного, морского, иностранных и внутренних дел назначал бы только царь. Милюков с этим вроде был согласен, но настаивал, чтобы министра внутренних дел назначала только Дума. Из-за портфеля этого министра они долго спорили.
– Должность такого министра не может перейти в руки общественных правителей, потому что они не подготовлены к административной деятельности, – утверждал Столыпин. – Они не справятся с революционным движением и разложат аппарат власти.
– Этого мы не боимся, – ответил Милюков. – Правительство заявит революционным партиям, что имеются такие-то и такие-то свободы, перейти границы которых им не позволят. Досюда – и ни шагу дальше! А если бы революционное движение разгорелось, как утверждаете вы, то думское правительство не остановилось бы перед принятием самых решительных мер.
– Каких? – спросил Столыпин.
– Если надо будет, мы поставим гильотины на площадях и будем беспощадно расправляться с теми, кто ведет борьбу с правительством народного доверия! – пояснил Милюков.
От его слов запахло французской революцией, провозгласившей равенство, братство и свободу и в то же время казнившей своих сыновей. Гильотина была ее излюбленным орудием.
После беседы Столыпин сказал:
– Толку из всех этих переговоров не выйдет никакого. Однако в последних словах Милюкова имеется мысль. Гильотины не гильотины, а о чрезвычайных мерах подумать можно.
Столыпин стремился уговорить кадетов. Уж очень хотелось ему получить в правительство Милюкова, Гучкова и других известных политиков. Нужны были деятельные и влиятельные люди. Попытка, к сожалению, не удалась.
Переговоры выдвинули Столыпина на первую роль. Бездеятельный Горемыкин отошел на второй план. Теперь прислушивались к мнению Петра Аркадьевича. Последний все больше настраивался против Думы.
Иначе быть не могло. Ежедневно министр получал неутешительные сводки о положении в стране. Обстановка накалялась: и в армии говорили о восстании, проходили митинги, распространялись прокламации, а агитаторы призывали к новой революции. Везде было неспокойно.
Правительство пришло к единому мнению: предложить государю Думу распустить.
Царь спросил:
– Если будет возмущение, то справится ли с ним Горемыкин?
Тут-то ближайший советник государя барон Фредерикс, министр двора,
– Горемыкина должен заменить Столыпин. Тогда польза будет.
То было предложение, над которым государь задумался.
Есть интересная деталь, которую почему-то забывают историки. Фредерикс хорошо знал Столыпина. Когда-то он служил в гвардейском конном полку, где командиром был отец Столыпина. Говорили, что барон чуть ли не нянчил на руках маленького Петра. Теплые чувства к Столыпину у него сохранились на всю жизнь.
– Ну что ж, Столыпин так Столыпин. Я согласен, более решительной фигуры действительно сегодня у меня нет.
Так ответил государь барону.
Принимая решение о роспуске Думы, инициаторы его не знали весьма существенного момента, который влиял на политическую жизнь государства. Как только Дума открылась, в Москве собрался Совет партии социалистов-революционеров, единогласно высказавшийся за приостановку террористической борьбы. Эсеры рассуждали так: если будет соглашение правительства с Думой, то мы мешать этому не должны.
На заседании прозвучал вопрос:
– А если соглашение не состоится?
Тогда приняли резолюцию: если соглашения не будет, то Совет даст Центральному комитету партии право своей властью, не дожидаясь следующего собрания Совета, возобновить террор в тот момент, когда этого потребуют интересы революции.
На заседании Совета присутствовал агент полиции Азеф, который вроде подчинился решению Совета и временно распустил Боевую организацию. Пауза, которую он допустил, была для него выгодна.
Пока он не знал, будет ли министерство, в которое пришел новый министр, работать по-старому или применит новые методы полицейской работы. Он хотел понять: по каким правилам пойдет игра – по новым или по старым?
Агент номер один
Из постоянных ночных докладов Герасимова Столыпин черпал для себя интересную информацию.
– Откуда у вас всегда такие ценные сведения? – однажды спросил Столыпин у начальника охранного отделения.
Герасимов не утаил, что знал, от ответа не ушел. С первого дня своего знакомства со Столыпиным он понял, что Петру Аркадьевичу можно доверять. Как опытный полицейский, он сознавал, что во внутриведомственной борьбе, присущей их министерству, ему следует делать ставку только на Столыпина. Поэтому и вел он себя с министром совершенно откровенно.
– У нас есть агент в центральном штабе эсеров. Агент весьма ценный, которому я полностью доверяю.
– Разве такие бывают? – с иронией спросил Столыпин.
– Бывают, Петр Аркадьевич, – и Герасимов открыл министру свою самую главную тайну.
Он рассказал, как благодаря своей настойчивости получил от Рачковского Азефа и сумел сделать его своим другом. Опекал он Азефа, как самого близкого человека.
– Что ж, – заметил Столыпин, – это весьма любопытно.