Тайна Высокого Замка
Шрифт:
— Не пионер, а даёт честное пионерское, — возмутился Василько.
— А ты помалкивай! — сверкнул на него глазами Олесь.
Юра, словно поняв что-то очень важное, решительно потребовал.
— Веди меня к твоему отцу!
— Хорошо, — обрадовался Петрик. — Бежим!
И мальчики побежали, едва успевая за торопливо шагающим Юрой.
Когда они спустились в центр города, Юре стало ясно, что опасность не только не миновала, а неотвратимо приближается.
Дымились
С визгом опускались жалюзи магазинов. По площади, где стоит памятник Мицкевичу, пробегали люди, с опаской поглядывая на небо, где предательски клубились белые облака. Оттуда каждую минуту могли вынырнуть немецкие бомбардировщики.
— Душно, — пожаловался Олесь.
— А как им? — показал глазами Юра на детей, которые тряслись на возах. Встрёпанные, заспанные, они сидели на узлах из одеял, в зимних пальто.
— Хлопчики, — сдерживая мокрую лошадь, обратилась к друзьям женщина с побелевшими от пыли волосами. — Где тут горсовет?
— Там, в ратуше, — указал Олесь.
— Видите башню с красным знаменем? — показал Юра.
Следом за первым возом по мостовой застучала длинная вереница возов, переполненных женщинами, детьми, стариками.
— Беженцы…
Теперь это слово приобрело для Юры особый смысл. Прежде он думал, что война бывает где-то там, далеко от города, в поле. Но вот она пришла в город, на улицу, в дом, где жили эти люди…
Не было тока, и трамваи стояли. Поэтому мальчики пошли пешком.
Ещё около Большого костёла они увидели, что горит вокзал.
Дым заволок всю площадь и аллею Фоша.
— Куды? — преградили путь друзьям два человека с винтовками. Они и слушать ничего не хотели. Есть приказ никого не пускать — и кончено!
— Та мой батько тут работает, — настаивал Петрик.
— Видите, — он отцу обед принёс, — показывал Олесь глазами на узелок в руке Петрика.
— Не до еды тут! Марш домой! — сердито приказал высокий усатый железнодорожник. — Катайте отсюда, бо ось-ось бомбить начнут.
— Да не можем мы уйти, — убеждённо сказал Юра. — Мне нужно немедленно поговорить с кузнецом Михайлом Ковальчуком. Это дело… дело большой важности.
— Ну ладно, пионер, ты один иди.
— Под мою ответственность прошу, пустите Петрика. Один я не найду так быстро товарища Ковальчука.
— Ладно. Вы только обережно там.
Кивнув друзьям, Юра и Петрик без оглядки побежали к ремонтным мастерским.
Дым выедал глаза, до тошноты пахло гарью. Поблизости что-то
Тревога охватила Петрика. Надо скорей найти отца, надо ему всё рассказать. Зачем они жгут вагоны? — не понимал он.
В мастерских было пусто. И Петрику уже показалось, что они ни за что не найдут в этом огне, дыме и грохоте отца.
— Просто-таки пекло! — сплюнул Юра.
— Татку! — бросился к отцу Петрик.
Ковальчука едва можно было узнать. Волосы опалены, лицо — в саже, комбинезон обгорел. И только глубоко запавшие глаза, как всегда, светились ласково и спокойно.
— Тату, — подозрительно озираясь в сторону депо, тихо заговорил Петрик. — Они… Они вагоны палят…
— Так надо, сынку, — погладил его по голове отец. — Паровозы уже угнали. Ни один вагон не должен достаться врагу…
— Михайло Гаврилович, — стараясь перекричать грохот, царящий вокруг, прильнул к уху Ковальчука Юра. — Мартын Ткачук не тот, за кого он себя выдаёт…
— Да, да, — быстро закивал головой Петрик. — Это тот… поляк из бара «Тибор»…
— Что ты там сочиняешь! — точно от осы отмахнулся Ковальчук.
— Он хотел убить вашего сына… Петрик его узнал, хотя тот был переодет в монаха… Мы его встретили там… около Стрелецкого парка… Петрик его узнал…
— Ерунда! — сердито проговорил Ковальчук.
— Ох, тату! — почти в отчаянии воскликнул Петрик. — Он и Владека тогда хотел…
Назойливо завыли сирены.
Показалось несколько немецких бомбардировщиков. Они летели так низко, что казалось — стоило бросить камень и можно было попасть в них.
Чьи-то сильные руки подхватили Петрика, и в один миг он очутился за угольной насыпью.
Самолёты пронеслись мимо.
— У-у, гады!
— Кинут бомбы в городе, — обращаясь к Ковальчуку, проговорил человек, желавший оградить Петрика от возможной гибели. — Сколько людей пострадает…
Подавленный, угнетённый и почти оглушённый, стоял Петрик рядом с Мартыном Ткачуком не в силах вымолвить слова. Монтёр был в замасленном комбинезоне, лицо в саже, в глазах боль и тревога за судьбу людей, которые невинно пострадают. И тут Петрик почувствовал свою беспомощность, как бывает во сне.
Юра был смущён не меньше. Его маленький друг явно обознался. Этот рабочий, конечно, никак не походил на монаха, которого сейчас, несомненно, преследуют.
— А ну, хлопцы, марш домой! Матери, небось, с ума там сходят…