Тайна Высокого Замка

Каменкович Златослава Борисовна

— Тату, а мамы дома нет…

— Уже воротилась. Бегите, дома беспокоятся!

И Ковальчук вместе с Мартыном Ткачуком побежали к группе рабочих, о чём-то совещавшихся.

А в это время за женой командира и сыном приехала из штаба машина. Семье военного было предложено немедленно эвакуироваться из города.

— Куда же он мог уйти? — нервничала Галина Максимовна.

Дарина, как только могла, старалась успокоить её. А сама с трудом скрывала тревогу, клянясь в

душе хорошенько отодрать Петрика, которого уже на замке не удержишь!

— Подумать только, почти два часа ждёт машина… — не находила себе места мать Юры. — Уйти, не оставить даже записки… Это так непохоже на Юру… так непохоже… С ним что-то случилось!

И сердце не обманывало Галину Максимовну.

За короткое время город стал неузнаваем: люди уже не шли, а только бежали, горело много домов, из окон выбрасывали вещи. А возле них плакали дети и старики.

Юра бежал всю дорогу, думая о матери.

— Опять пожар! — вдруг крикнул Олесь.

— Так это… наша школа горит!

Пламя вырывалось из окон класса, рядом с пионерской комнатой.

— Там наше знамя, — прошептал Юра. Сжав губы, он круто повернулся, побежал и исчез в вестибюле школы.

В эту же минуту завыла сирена.

— Тревога! — крикнул Олесь.

— А Юрко? — порывисто дыша, посмотрел на друзей Петрик.

— Видишь? Люди в бомбоубежище тикают! — сорвался и побежал Василько.

Петрик топтался на месте. Как мог он покинуть Юру! Это было равносильно измене…

А гул моторов приближался…

— Убьют! — рванул Олесь Петрика, увлекая его в бомбоубежище, на пороге которого их ждал дрожащий, перепуганный Василько.

В подвале темно, душно. Кто-то плачет, стонет. Неожиданно раздался пронзительный плач грудного ребёнка.

Гудит земля. Никто не знает, уйдёт он из этой тьмы живым или нет.

— Кончилось, пошли! — наконец говорит Олесь.

Озираясь по сторонам, выходят из подвала люди, жмурясь от солнца.

— Юра! Живой! — не помня себя от радости, мчится к другу Петрик, Василько и Олесь бегут вслед за ним.

А Юра стоит возле рекламной тумбы, словно окаменевший, прижимая к груди своё пионерское знамя.

На мотоциклете подлетел военный. Его стальную каску покрывал тяжёлый слой пыли, за спиной скатанная шинель и автомат.

— Ты что стоишь, пионер?!

— Он знамя спас, дядя… Наша школа горит… — взволнованно показал Олесь.

— Знамя надо спрятать, сберечь, — сказал военный. — К городу подходит враг…

И мотоциклет шумно помчался по опустевшей улице.

Мальчики свернули на узкую улицу Босых Кармелиток, когда над их головами просвистело несколько

пуль.

— Юра!

Юра неподвижно лежал на каменных плитах тротуара, откинув голову на алый шёлк, обрамлённый золотой бахромой.

— Юра! Не пугай нас! Ну, встань! — чувствуя, как в горле стало сухо и горячо, крикнул Петрик.

Он не плакал. Он совсем не хотел плакать, но по его щекам текли слёзы.

А в сквере перед монастырём продолжалась перестрелка.

— Ложись! — прозвучало над ухом Петрика.

Мальчики упали на тротуар.

— Там… за каштанами! Нет, не уйдёте, мерзотники! — крикнул тот же голос. И тут Петрик увидел трёх милиционеров, которые короткими перебежками начали окружать двух отстреливающихся неизвестных.

Из-за угла выбежала группа людей, вооружённых винтовками.

Рядом с Петриком, крепко сжав губы, опустился на колено молодой голубоглазый милиционер. Он прицелился и выстрелил из револьвера. В сквере дядька в сером костюме и фетровой шляпе вскинул руками и тяжело рухнул на траву.

— Получай, продажная шкура! — прошептал милиционер и утёр рукавом гимнастёрки крупные капли пота на лбу.

— Дядю, туда второй побежал, — осторожно приподнимаясь, указал Василько. — Уйдёт…

— Не уйдёт!

Милиционер склонился над Юрой и расстегнул ему рубашку.

— Убили хлопчика? — спросила подбежавшая женщина с санитарной сумкой на боку.

— Живой… Ранен в плечо, навылет, — ответил милиционер, поднимая на руки Юру. — Где он живёт?

— Тут… совсем недалеко… Идёмте, я поведу, — сказал Петрик.

Сегодня Петрик будто заглянул в очи самой смерти, и это сделало его сразу старше. Сейчас он бежал, крепко прижимая к груди древко знамени. Он устал, но ни за что не хотел передать знамя Олесю, который несколько раз просил:

— Дай, понесу… ты утомился…

— Смотрите, около ворот машина стоит, — забегая вперёд, указал рукой Василько.

…Когда рану обмыли и перевязали, Юра вдруг тревожно открыл глаза. Поднял голову. Но тут же со стоном уронил её на подушку.

— Спокойно, мой мальчик, — тихо проговорила Галина Максимовна.

В комнату вошли красноармеец, шофёр Гнат Клименко и милиционер, который принёс Юру.

— Ну как, ему лучше? — спросил Клименко.

— Нет… Но каждая минута… Мы должны ехать, — твёрдо произнесла Галина Максимовна.

— Уже опасно, дорогу бомбят, — предостерёг милиционер. — Я могу отвезти вас к моей маме, это здесь, под Львовом. Может, бывали — Винники. Там вам будет хорошо. Знаете, что-то не верится, чтобы наши оставили Львов. Слов нет, будут бои, но Львов не сдадут.