Тайна Высокого Замка
Шрифт:
Жена доктора сказала, что полчаса назад прибежал какой-то мальчик и увёл доктора к тяжело больной девушке.
— Это моя сестра… — с трудом переводя дух, прошептал Петрик. — Спасибо вам, тетя…
С этими словами Петрик бросился по лестнице вниз, выскочил на улицу и побежал домой.
И если бы камни говорили, они поведали бы мальчику, какая страшная сцена разыгралась в каморке.
Стаей коршунов налетели гестаповцы.
— Где твой брат? — гестаповец в бешенстве тряс едва пришедшую в себя больную девушку. —
Фигуры немцев, едва различаемые в сгустившихся сумерках, то расплывались и вовсе сникали за мутной пеленой, заволакивающей глаза девушки, то вдруг склонялись над самым её лицом, что-то злобно крича, требуя, угрожая.
Ганнусю схватили за косы и поволокли к машине.
— А-а-а-а! — простирая ручонки к Ганнусе, билась Марця, вырываясь из лап здоровенного толстяка, лицо которого пересекал лиловый рубец, а поблёкшие тусклые глаза в свете зажжённого кем-то фонарика смотрели тупо и бессмысленно.
— Заткни ей рот! — брезгливо морщась, хлестнул перчаткой по лицу ребёнка обер-ефрейтор.
— Пе-е-етр-ри-ик! — жалобно звала Мария.
— Жидёнка киньте в машину, а сами оставайтесь здесь. Мальчишка вернётся, схватить!
— Слушаюсь, герр обер-ефрейтор!
Доктор и Медведь уже были примерно в ста шагах от ворот виллы пани Стожевской, когда оттуда выехала машина. Из машины раздавался детский плач.
— Машина без номера… — прошептал Медведь. Он кое-что смыслил в этих делах. — Гестапо… только у них и бывают без номера… Вот беда! Ковальчуки прятали у себя еврейскую девочку… видно, кто-то донёс… Неужели и Петрика тоже схватили?
— Да, опоздали мы с тобой, сынок, — с сожалением вздохнул доктор.
Они повернули назад и дошли до угла, когда вдруг увидели бегущего Петрика.
У Медведя отлегло от сердца.
— Веди его сейчас же на улицу Льва… Улица Льва, дом семнадцать… квартира один… — тихо проговорил доктор.
— А что там сказать?
— Доктор прислал…
И высокий, сутулый, с гладкими седыми волосами, выбивающимися из-под шляпы, доктор зашагал по направлению к Стрелецкому парку. Он шёл туда с тем, чтобы пройти мимо ворот виллы, откуда выехала гестаповская машина. Ему нужно было убедиться, нет ли там чьих-нибудь наблюдающих глаз.
К счастью, у ворот не было никого.
— Петрик… гестапаки увезли куда-то Марцю…
— И Ганю схватили?
— Сам понимаешь…
— Но как же это?.. Неужели донесла пани Рузя?..
— Куда? — удержал Петрика Медведь. — Хочешь, чтобы и тебя слапали?
Сломленный, Петрик покорно шёл за товарищем без слёз и жалоб. Иной за всю свою жизнь не испытает того, что в этот страшный один день пережил мальчик.
Глава двенадцатая. Панне Ванде грозит опасность
Поправляя перед трюмо причёску, Ядвига Стожевская с напускным равнодушием спросила:
— Казимеж,
— Немка, ты её не знаешь, — зевнул Данцигер, удобно развалившись на оттоманке.
— Лжёшь! — потемнела Ядвига. — Это была панна Ванда, бывшая певичка из бара «Тибор»! Ты опять-с ней встречался…
— Пани шпионит за мной?
Ядвига порывисто открыла портсигар и закурила.
— Я не позволю меня обманывать!..
— О, майн готт! — с развязной наглостью расхохотался Данцигер. — А что пани Ядвига, собственно говоря, хочет от меня? Разве она забыла, что мы с ней не венчались в кирхе, под звуки органа?
Ядвига властно скрестила руки на груди, и глаза её засветились коварством.
— Ах, вот как! А что пан скажет, если вдруг шефу гестапо станет известно, что оберштурмбанфюрер СС, старший следователь гестапо Данцигер — не немец?.. А всего лишь — тайный агент дефензивы Казимеж Войцех! М-мм?
Она торжествующе ждала мольбы о прощении. «Что, съел? — говорил её взгляд. — Теперь ты, Казимеж, поведёшь себя совсем по-другому».
Негромко, с явной издёвкой Данцигер спросил:
— Разве пани не знает: кто сочувствует евреям, карается как преступник? А пани Стожевская укрывала в своём доме не только еврейского ребёнка, но и детей расстрелянного партизана Михаля Ковальчука…
— Что?! — ужаснулась побледневшая Ядвига. — И это говоришь ты?.. Ты, заставивший меня держать их в моём доме?!
— Пани теряет драгоценное чувство юмора! — обворожительно улыбался рот Данцигера, тогда как глаза оставались колючехолодными. У пани есть доказательства, что я заставил её прятать в этом доме партизан?
— Рафинированный подлец!
— Между прочим, если пани Стожевская без трагических сцен покинет мой дом, я обещаю не преследовать её.
— Твой дом?.. — почти задохнулась Ядвига.
Однако в этот же вечер, роняя злые слёзы, она поспешно укладывала в чемодан самые необходимые вещи. И, наконец, положив перед Данцигером ключи, Ядвига Стожевская покинула свой дом, подобно ящерице, бросающей собственный хвост, попавший в зубы к хищнику.
Утром следующего дня превосходное настроение Данцигера омрачилось. Он был смущён ледяной холодностью своего шефа.
— Вы съели не один пуд соли с этими бандитами, а тайных ключей к их сердцам так и не смогли подобрать! Это не делает чести немецкому разведчику! — выкрикивал шеф. От спокойного и бесстрастного вида, который шеф гестапо бригаденфюрер СС Кацман старался всегда сохранять, не осталось и следа. Со злобной иронией он бросил в лицо Данцигеру: — Оберштурмбанфюрер, скажите, не за то ли вашу шею украшает вот этот рыцарский крест, что в дистрикте Галициен больше не существует никакой «Народной Гвардии»?! Не за то ли, что больше не существует никакого партизана Искры со своим сбродом?!