Тайна Высокого Замка
Шрифт:
Юра не задаёт никаких вопросов фрау Лотте. Она скажет только то, что сочтёт нужным. Говорить в этом доме приходится только на немецком языке. Соседи на улице знают, что Юра (впрочем, теперь его зовут Освальд) приходится фрау Лотте племянником. Вот когда Юра по-настоящему мог оценить всю пользу школьного кружка, где они дополнительно изучали немецкий и французский языки. Иногда они ставили спектакли, и Стефа уверяла, что Юра «прямо типичный немец!»
Однажды Юра усердно напомаживал бреолином успевшие уже отрасти светло-каштановые волосы,
— Сегодня, Освальд, ты мне будешь нужен…
В нескольких словах он объяснил мальчику, что от него требуется.
Через полчаса они уже шли по оживлённой, полной движения Дойчештрассе, направляясь к двору рейхскомиссара Эриха Коха, наместника Гитлера на оккупированной Украине.
Кто мог предположить, что этот статный, прилизанный обер-лейтенант с надменной осанкой, так безупречно владеющий немецким языком, — отважный советский разведчик Николай Кузнецов! Не знал этого и Юра. Он был убеждён, что Пауль Зиберт — немец-коммунист, помогающий партизанам. Не знал мальчик и того, что, может быть, в последний раз он видит этого человека, решившего, пусть даже ценою своей жизни, покончить с палачом, обрекавшим тысячи и тысячи советских людей на муки и страдания, расстрелы и виселицы.
Слишком надёжно охраняли дворец правителя «дистрикт Галициен» отборные эсэсовцы, чтобы партизаны могли открыто напасть.
— Ну вот, мой мальчик, мы уже пришли, — проговорил Пауль Зиберт, останавливаясь в аллее сквера, неподалёку от белого дома с колоннами. — Садись на эту скамейку. Отсюда тебе хорошо видны электрические часы. Если через сорок минут я не выйду, возвращайся и передай фрау Лотте то, что я тебя просил.
— Хорошо.
— Прощай.
— До свидания.
Эрих Кох любезно принял Пауля Знберта, представившегося земляком рейхскомиссара.
После нескольких вопросов, а на них советский разведчик отвечал без запинки, Эрих Кох, откинув со лба рыжеватую прядь, припомнил, что действительно когда-то встречался с отцом обер-лейтенанта. Нашлись и общие знакомые. И пока Эрих Кох говорил, раскуривая сигару, мысль Николая Кузнецова работала с лихорадочной быстротой: «Допустим, этих четырёх охранников можно бы перестрелять… Но дрессированные овчарки, что лежат на ковре у ног Коха… Они не сводят с меня глаз… следят за каждым движением… Стоит только сунуть руку в карман, как овчарки набросятся и растерзают в клочья, прежде чем успеешь сделать первый выстрел…»
А в это время Юра нетерпеливо ёрзал на скамейке в сквере, охваченный смятением и тревогой. Минут пять назад он увидел быстро идущего по аллее оберштурмбанфюрера. Когда тот подходил к скамейке, где сидел Юра, его догнал солдат и сказал:
— Герр оберштурмбанфюрер Данцигер, вас просит вернуться герр рейхскомиссар.
«Мартын Ткачук!» — едва не вскрикнул Юра.
Оберштурмбанфюрер повернулся и торопливо зашагал к дворцу, откуда через десять минут должен
«Да, да, да, это Мартын Ткачук… Монах, который стрелял в Петрика… Значит, когда-то он выдавал себя за поляка… Затем украинца, узника Берёзы… А он — немец!.. Оберштурмбанфюрер СС Данцигер. Данцигер…»
Никогда ещё минуты не казались такими невыносимо долгими.
«Наконец-то! Вон идёт Пауль Зиберт…»
Разведчику достаточно было взглянуть на бледного, растерянного мальчика, чтобы понять его душевное состояние, но прежде чем Юра успел что-либо сказать, Пауль Зиберт положил ему руку на плечо и, улыбаясь, тихо сказал:
— Поговорим дома.
Глава десятая. Под двумя каштанами
Стараясь не пугать Петрика и Марцю, больная Ганнуся тихо плакала, пряча лицо в подушку. Она невыносимо страдала от того, что не могла встать, работать и кормить детей.
Инстинктивно, всем существом чувствовала девушка, что с отцом случилась бела. Заботливый, любящий, он не мог не прийти или хотя бы дать о себе знать…
Тяжёлая забота упала на плечи Петрика, он стал единственным кормильцем семьи.
Марця ничего не хотела понимать и, растирая кулачками слёзы, просила:
— Леба-а…
А тут ещё кухарка пани Рузя увидела у них Марцю.
Бессовестная такая! Даже Петрик это знает, что порядочным людям полагается постучаться в дверь, прежде чем войти в чужую комнату. А она ничего этого не сделала и ворвалась, когда Петрик единственный раз забыл её замкнуть.
Каким только чудом он успел задёрнуть одеяло. Ведь под топчаном сидела Марця.
— Точно не к людям заходите, — буркнул Петрик.
Пани Рузя пришла предложить Ганнусе, чтобы та помогла ей убрать в покоях пани Стожевской.
— Охотно бы помогла вам, пани Рузя, но я уже не могу ходить… Если бы вы могли…
— Хорошо, я займу вам ещё немножко денег. Надеюсь, вы честно потом расплатитесь. Я беру с вас самый мизерный процент.
— Не беспокойтесь, пани Рузя… Я вам потом и постираю без денег… А проценты вы свои получите сполна…
И надо же! Придерживая обеими ручонками край ватного одеяла, выглянула Марця. С таинственной серьёзностью она спросила:
— Петрик, вже можно не ховаться?
Петрик обмер.
— Сконд то дзецко [26] ?
Марця доверчиво выползла на четвереньках из-под топчана.
— Чья то? — погладила пани Рузя мягкие кудряшки малышки.
В ответ Петрик пробормотал что-то неприветливо и хмуро.
— Ой, беда ты моя! — замахнулась на Петрика Ганнуся. — Прошу пани, это… Тут один хлопчик к Петрику бегает… Так это его сестричка…
Пани Рузя недоверчиво покосилась на девочку.
26
Откуда этот ребёнок?