Тайна 'Запретного города'
Шрифт:
– Конечно помню, - задумчиво отозвался Шон.
– Ты всегда заступался за меня перед отцом. Хотя попадало мне всегда за дело.
– Это верно, - согласился Хоанг.
– Ты доставлял ему немало огорчений своими выходками.
– Да, я заставил тогда всех вас поволноваться. Помнишь, я заявил, что буду артистом, и убежал из дому с бродячей труппой? А как собирался стать богачом и завел дружбу с сыном хромого Тюнга - помнишь? Он держал ткацкую фабрику.
– Помню, - кивнул Хоанг.
– Помню, как он чуть не затащил тебя в бойскауты националистов, да ты вовремя опомнился. Мы все ужасно переживали
– И все благодаря тебе. Сколько сил ты потратил, чтобы образумить меня!
– Как давно это было! К счастью, Лан ошиблась, и я снова вижу тебя. Я до сих пор не могу поверить...
– Лан не ошиблась, Хоанг, - снова стал серьезным Шон.
– Считай, что я выбрался с того света.
– Значит, действительно все было так, как она написала?
– Да. Все было именно так.
Шон поднялся, подошел к столу и бросил в небольшой чайник щепотку зеленого чая. Залив чай кипятком из термоса, он вернулся на место.
– Лан не ошиблась, - повторил он.
– В тот день она должна была передать мне очередную информацию для центра. Я ждал ее в условленном месте и вдруг заметил, что за мной следят. Лан была уже в нескольких шагах от меня. Я побежал, чтобы они не успели заметить, кто должен ко мне подойти. Они бросились за мной. Я думал, что смогу оторваться, но наперерез бежали еще трое. Я выхватил пистолет, начал стрелять. Потом что-то обожгло спину, все начало вертеться перед глазами. Очнулся в доме у каких-то людей на окраине Сайгона. Они сказали, что неделю назад меня вынес из морга сторож. Случайно заметил, что я жив. Всю неделю я пролежал у них без сознания, а потом провалялся еще месяц. Они нашли доктора, который вытащил из меня три пули. А четвертая до сих пор сидит где-то под лопаткой - так ноет порой, сил нет. Когда я уже окончательно поправился, пробрался в Сайгон, нашел одного из наших - Кама. Не знаю, помнишь ли ты его. Кам сказал, что в городе были аресты и что почти вся наша группа разгромлена. Только через полгода удалось установить связь с подпольем. Потом - снова провал, семь лет тюрьмы, побег. И опять подпольная работа в Вунгтау, Кантхо и, наконец, здесь, в Сайгоне.
– Кам... Имя знакомое, а лицо вспомнить не могу.
– Да я тоже уже забыл всех в лицо. Видишь, даже тебя не узнал, грустно улыбнулся Шон.
– Как мало нас осталось. И как много товарищей мы потеряли.
– Да, - задумчиво согласился Хоанг.
– Потеряли мы многих.
Шон поднялся и подошел к столу. Поставив чайник и две маленькие керамические чашечки на деревянный поднос, он пошел назад, к топчану.
– И самая большая потеря для меня, - сказал он, - это гибель Лан. Столько лет прошло, а я никак не могу привыкнуть к мысли, что ее нет в живых.
– Лан?!
– брови Хоанга удивленно поползли кверху.
– Да что ты, Шон! Она жива. Жива!
Шон словно споткнулся о невидимую стену и остолбенело уставился на Хоанга, держа поднос в руках:
– Как - жива? Мне... мне сказали, что ее... в пятьдесят третьем... Ты
– Ну конечно же!
– весело воскликнул Хоанг.
– И вы... все эти годы были вместе?
– К сожалению, нет, - вздохнул Хоанг.
– С тех пор я не видел ни ее, ни сына.
– Тогда... откуда тебе известно, что?..
– Лием сказал, - снова повеселел Хоанг.
– Помнишь Лиема?.. Он учился со мной в одном классе.
– Хм.
– Шон собрал морщины на лбу.
– Нет, не помню.
– Ну, неважно. Потом мы вместе партизанили, а сейчас...
– Хоанг вдруг рассмеялся.
– Да что ты стоишь как столб с этим подносом. Сядь, я тебе все расскажу.
Шон послушно опустился на топчан, продолжая держать поднос. Хоанг взял его из рук брата и поставил около себя.
– Ну так вот. Лием сейчас работает в центре. Мы с ним встречались перед моим приездом сюда. Он-то и сказал мне, что Лан жива и что я увижу ее в Сайгоне.
– И ты видел ее?
– Нет еще. Но завтра или послезавтра увижу. И сына, наверное, тоже. За несколько дней столько встреч! Лием, ты, Лан, сын. Просто не верится!
Шон поднялся и направился к двери походкой человека, который потерял что-то и теперь безуспешно пытается найти потерянную вещь. Потом он вернулся к столу.
– Ты чего?
– удивился Хоанг.
– Сейчас, сейчас, - пробормотал Шон.
– У меня где-то был рисовый самогон. Это нужно отметить. Такое событие... такое... Ничего не соображаю. Подожди, где же он? Ах, да, здесь.
Шон открыл створки старенького, обшарпанного буфета и вытащил оттуда запыленную бутылку, в которой торчала тряпка вместо пробки.
– А где же рюмки?
– рассеянно спросил он сам себя.
– Ох, у меня рюмок-то и нет. Ну, ничего. Выпьем из пиал. Черт возьми, где же они?
Шон отыскал наконец пиалы, стоявшие на столе перед его носом, налил в них самогон.
– Выпьем, Хоанг. За Лан и за тебя. За то, что счастье снова вернулось к вам. И пусть оно сделало долгий путь. Теперь все позади.
Они выпили самогон до дна. Хоанг закурил сигарету, а Шон достал из-за топчана бамбуковый кальян*, поджег табак и забулькал, с шумом втягивая в себя дым.
_______________
* Во Вьетнаме такие кальяны очень популярны. В толстую
бамбуковую трубку, закупоренную с одного конца, наливается вода для
охлаждения дыма. В патрончик, вставленный посередине трубки,
насыпается табак. Этот табак, который называют лаосским табаком,
настолько крепок, что одной-двух затяжек курильщику хватает на
несколько часов.
– Увижусь с Лан, с Виеном, - мечтательно произнес Хоанг, - а потом мы встретимся все вместе. Я представляю себе лицо Лан, когда она увидит тебя. Вот будет потеха.
– А где ты ее увидишь?
– спросил Шон.
– И чем она сейчас занимается?
– Чем занимается?
– улыбаясь, переспросил Хоанг.
– Чем может заниматься Лан? Конечно, тем же, чем и мы.
– Слушай!
– Шон хлопнул себя рукой по лбу.
– Я только сейчас вспомнил, что ты направлен к нам центром. Узнал тебя, и все сразу выскочило из головы. Разболтался, расчувствовался, стал вспоминать молодость, самогон достал. Видел бы командир группы - ох, и досталось бы мне.