Тайная история Марии Магдалины
Шрифт:
Маленькая внутренняя печь, по обычным меркам предмет роскоши, уже раскалилась и дожидалась того, чтобы принять в свой жаркий зев плоские лепешки, на которые Сусанна разделяла раскатанный пласт пресного теста.
— Поспеши, Сусанна! — поторопила Иоанна, — Давай побыстрее. Фарисеи твоей работы не одобрили бы — Она повернулась к обеим Мариям и пояснила: — Они, не знаю уж где, откопали правило, согласно которому между замесом и выпечкой должно проходить не больше времени, чем требуется для того, чтобы одолеть неспешным шагом римскую милю.
— А если мы не
— Тогда наш хлеб, будь он сто раз пресный, не считается кошерным, — фыркнула Иоанна. — Но, к счастью, фарисеи и сейчас за нами не наблюдают, и к вечере не ожидаются. Давай ставь хлеба в печь!
— Вот такие правила мой сын всегда осуждал. Наверное, именно это настроило против него многих книжников и религиозные власти. — Старшая Мария была взволнована и едва сдерживала слезы. — Между тем он учит вещам, которые заслуживают куда большего внимания, чем промежуток времени между замесом и выпечкой. Смешно подумать, будто Богу есть дело до того, скольк у верующих будет доходить тесто.
— Спорить с власть предержащими и приверженцами всего старого и косного — это судьба всех пророков, — напомнила Иоанна, — Илия бросил вызов жрецам Ваала, Натан — Давиду, Моисей — фараону. Это настоящий спор, а не какие-то там фарисейские кухонные правила. Видно, со временем все мельчает.
Отбирая из корзинки яйца, чтобы поджарить их одновременно с пекущимся хлебом, Мария подумала о том, что правила так или иначе установлены Моисеем, и мы просто следуем им. Бережно, чуть ли не с почтением, она выложила яйца на противень, чтобы отправить в печь. В конце концов, возможно, это единственное, что мы знаем и способны уразуметь: строгие правила и немудреные указания. Тут Бог может на нас положиться.
На город опускались сумерки. Из окон верхней комнаты можно было видеть, как солнечный свет постепенно истаивал, оставляя лишь теплое свечение вокруг нагревшихся за день известняковых зданий. Затем исчезло и оно, уступив место омывшей фасады голубоватой белизне. На небо взошла полная бледная луна. Начинался Песах.
Один за другим ученики поднимались по лестнице и входили в комнату. Филипп и Нафанаил, пришедшие первыми, в восхищении огляделись по сторонам.
— Какой прекрасный дом! — вскликнул Филипп. — Кому он принадлежит?
— Мы до сих пор этого не знаем, — сказала мать Иисуса— Придется ждать, пока хозяин сам не откроет себя.
Вскоре явились Матфей и Андрей, а затем сразу несколько учеников — Фаддей. Иаков Большой, Фома. Запыхавшись после подъема по крутой лестнице, они останавливались на пороге, любуясь просторным, прекрасно подготовленным к празднику помещением.
Снаружи уже сгущалась тьма, когда на верхних ступенях лестницы показался Иуда. Он так и не надел свой прекрасный синий хитон даже по случаю праздника. Возможно, вообразил, будто осквернено только его платье, а не он сам. Вид комнаты с накрытыми праздничными столами произвел впечатление и на него.
— Великолепно! — промолвил он, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Кого мы
— Тайного, но верного ученика, — ответила Иоанна, внимательно глядя в лицо Иуды.
— Таков его выбор, — промолвил Иуда и резко отвернулся.
Совсем стемнело, когда наконец пришли Иоанн и Петр, неся большой, накрытый тканью поднос с жарким.
— Нам повезло с ягненком, — заявили они. — Он зажарился лучше всех на той кухне. Правда, и готовился долго, потому что очень жирный.
Залах от подноса действительно шел такой, что слюнки текли. Тем более что в последние дни никто из учеников не баловал себя мясом.
Теперь не хватало только Иисуса. Наконец после ожидания, показавшегося всем очень долгам, он поднялся по лестнице и вошел в комнату.
«Похоже, пребывание в Гефсиманском саду приободрило его улучшило настроение, — подумала Мария, — Хвала Господу, что 'рассказала ему про этот сад».
— Привет, друзья мои! — возгласил Иисус. — Как хорошо, что вы все смогли собраться здесь вместе.
Его мать подошла к нему и шепнула что-то на ухо. Мария увидела, как он кивнул, а потом сказал:
— Ну что ж, займем свои места.
Мария присмотрела себе место на втором ложе от головы стола: нужно было учитывать, что ей, как и другим женщинам, придется по ходу вечери вставать, чтобы менять блюда. Иоанн занял место рядом с тем, что предназначалось для Иисуса.
Однако, вместо того чтобы сесть во главе праздничного стола и начать пасхальный ужин в соответствии с освященным временем ритуалом, Иисус встал и снял всю верхнюю одежду, включая подаренный матерью хитон.
— Вы все призваны к служению, — заявил он, обводя взглядом собравшихся учеников. — Высшим надлежит служить низшим, великие должны служить малым. Я хочу подать вам пример.
Он завернулся в полотенце, набросил другое себе на руку и велел принести лохань с водой. Мария встала и принесла воды с кухни.
— Так, как я омываю ваши ноги, так и вы должны служить друг другу.
Опустившись на колени, Иисус омыл в лохани ноги Фомы и вытер их полотенцем. Все это время в комнате стояла полная тишина, не нарушаемая ничем, кроме плеска воды.
Когда Иисус переместился к Петру, тот аж подскочил:
— Нет, учитель! Ты не должен делать этого!
— Если не омою тебя, не будешь иметь части со мною, — сказал Иисус.
— Ну, так мой не ноги, а все остальное, — стоял на своем Петр, — руки или голову.
— Тому, кто чист, надобно омыть только ноги, — промолвил Иисус. — Кто же нечист…
Он посмотрел на Иуду, и тот торопливо подставил ему босые ступни. После Иисус перешел к Иакову Большому, совершив омовение в торжественной тишине, и наконец, подошел к Марии. Ей трудно было перенести то, что он прикасался к ее ногам, стоя перед ней на коленях, словно слуга. Это казалось неправильным. Никогда ни один мужчина не оказывал ей столь рабской услуги, ставшей еще более неуместной оттого, что делал это сам Иисус. Но в то же время она почувствовала, что этот символический акт сделал связь между ними еще прочнее.