Тайная комната антиквара
Шрифт:
— Не думаю.
— Тогда подъезжайте, я буду ждать вас дома.
Через полчаса я сидела в гостях у Веры, которая на этот раз догадалась предложить мне чаю, и слушала унылую историю о том, как долго болел их папа и как сильно они все по этому поводу тревожились.
— …ах, как мы волновались! Впрочем, мы-то тогда были еще детьми, всего не понимали, но мама, что ей пришлось пережить! У папы была очень серьезная почечная недостаточность, вы знаете, ведь с таким диагнозом долго не живут. Да и живут-то как… постоянные визиты к врачам, на процедуры… этот… гемолиз… диализ… как его там. Не знаю… Как мама выдержала все это! Папа, да нас еще пятеро… Ах! Выход был только один — пересадка почки. Только в этом случае можно было надеяться, что папа
Но главная проблема была даже не в этом. Я, конечно, не очень разбираюсь, но, кажется, сейчас проблема совместимости при пересадке органов в целом решена и существуют какие-то препараты… позволяющие избежать отторжения. А ведь тогда все эти исследования были еще в самом начале. Поэтому донор должен был быть идеально совместимым, иначе все могло закончиться трагически.
В общем, если бы не счастливая случайность, еще неизвестно, смог ли бы папа дожить до этих лет…
— Вам удалось найти совместимого донора?
— Да, удалось, но не нам. Это сам папа. Он нашел. Я не очень подробно знакома с этой историей, но мама говорила мне, что когда он летом… ну, то есть тем летом, когда он болел… Так вот, когда он отдыхал в санатории, в Ялте, он там встретил одного своего знакомого. С этим знакомым они и проводили почти все время, ведь в чужом городе, сами понимаете, встретить земляка всегда приятно…
Вспомнив многочисленные и иногда очень экстравагантные истории, которые довелось мне в разное время выслушивать об отдыхе в Ялте, я как-то усомнилась, что кому-либо может быть приятно встретить там какого-нибудь земляка. Скорее наоборот, многие предпочтут избежать таких встреч, чтобы земляки потом, чего доброго, не проболтались кому не надо о разных южных похождениях. Но, впрочем, кто его знает, может быть, покойный антиквар был образцом моральной устойчивости…
— …и даже как-то раз вместе оказались на медицинском обследовании, — между тем продолжала Вера. — Мама потом говорила, что папа ей рассказывал: все врачи шутили — если бы они не знали, что папа и его знакомый — совершенно разные люди, то подумали бы, что они с этим человеком близнецы-братья, настолько схожи были их… ну, как это сказать… данные. Группа крови и прочее.
Вот к этому-то человеку и обратился папа за помощью, и, к счастью, он не отказал. Впрочем, мы выясняли: если человек здоровый, он может полноценно жить и с одной почкой, ему ничто не угрожает, а ведь что касалось папы, здесь речь шла о жизни и смерти…
Тут у меня сразу возник вопрос. Да, конечно, в отношении Шульцмана речь действительно шла о жизни и смерти, и он был кровно заинтересован в том, чтобы его знакомый поделился с ним таким необходимым ему органом. Но знакомому-то какой в этом прок? Чувство глубокого удовлетворения от того, что спас бесценную жизнь антиквара? Ведь позволить вырезать у себя жизненно важный орган — это вовсе не шутка, и чувство удовлетворения — мотивация здесь слишком слабая.
— Этот… знакомый вашего отца, он, наверное, был очень дружен с ним? — несколько издалека начала я.
— Почему вы так решили?
— Ну, не знаю… Мне кажется, для того чтобы решиться на подобный шаг… нужны достаточно веские причины. Конечно, может быть, вы и правы, человек может жить и с одной почкой так же хорошо, как с двумя, но мне кажется, что подавляющее большинство людей все-таки предпочтут со своими органами не расставаться.
— А, вы в этом смысле… Видите ли, я ведь уже говорила вам, что в то время мы были еще детьми и нас во все тонкости не посвящали. Но могу сказать вам совершенно точно две вещи. Первое: орган был предоставлен абсолютно добровольно. Я знаю даже,
— Вы сейчас упомянули, что знакомый вашего отца, предоставивший ему донорский орган, живет в Тарасове. А где именно, вы не могли бы мне подсказать? И как зовут этого человека?
— К сожалению, мне это неизвестно. Всю эту историю я знаю со слов мамы, а ей о доноре тоже почти ничего не известно. Ведь это был знакомый папы, и всеми вопросами об условиях, на которых предоставлялась почка, занимался именно он. Даже с мамой он не любил говорить об этом. Он вообще не любил говорить о своих болезнях. После операции ему еще довольно долго приходилось ходить на обследования и наблюдаться в клинике, и иногда мы чуть ли не силой выгоняли его на прием к врачам…
Что ж, в общем и целом ситуация была ясна. Шульцману требовался донорский орган, и он получил его, расплатившись, по всей видимости, деньгами, вырученными от продажи экспонатов, украденных из музея. Если сведения, которые добудет для меня Володя, подтвердят совпадения периодов операции и какой-либо из краж, то с очень большой долей вероятности можно будет утверждать, что так все и было.
Только вот вопрос: что полезного добавляет эта информация к моему расследованию?
«Ну, ты, — говорила я своему проснувшемуся инстинкту, возвращаясь от Веры, — что ты теперь скажешь? Проверила я эти идиотские данные об операции, и что дальше? Что это дает? Все произошло по взаимной договоренности, Шульцман получил свою почку, донор — деньги, откуда здесь может возникнуть мотив для убийства? Или ты хочешь сказать: Шульцман только заявил, что расплатился с донором, а на самом деле — нет? Какого же черта тот стал бы ждать семь лет? Он бы давно уже его грохнул».
Но инстинкт ничего не желал говорить. Он нырнул куда-то в самые глубины подсознания и притаился там до поры до времени, прячась от моих упреков.
Я завела машину и поехала домой, размышляя по дороге об упорном труде, который посулили мне кости, пока не давшем результатов, и о своем инстинкте, который почти никогда не подводил меня и всегда выводил на правильную дорогу, а сейчас тащит в какую-то совсем непонятную сторону. Уводит все дальше и дальше от, казалось бы, таких очевидных мотивов в этом деле, которые в подавляющем большинстве расследований являются определяющими, а уж в случае с торговцем антиквариатом — и подавно. Какие здесь, к черту, операции?
Уже подъезжая к дому, я подумала: если уж говорить об упорном труде, то следует признать, что медицинское направление отработано мной не до конца. Действительно, ведь я выслушала только одну сторону. А чтобы иметь объективное представление о ситуации, нужно знать мнение всех участников.
Стараясь не сосредоточиваться на мысли, что снова делаю бесполезную работу, я попыталась наметить стратегию поиска этого загадочного донора. Как мне было сказано, ни Вера, ни ее мама, ни уж тем более малолетние члены семейства не знают ни имени этого человека, ни его адреса. Но, с другой стороны, я знала, что операция производилась в экспериментальном отделении областной клиники, был известен период, в который она производилась, и еще — кому пересаживалась почка. Зная все это, в принципе, вполне возможно было определить, у кого же эта самая почка была взята. Но для этого нужно было ехать в областную клинику и каким-то образом заставить ничем не обязанных мне людей поделиться, в общем-то, как я догадывалась, довольно закрытой информацией.