Тайная комната антиквара
Шрифт:
— Мало того, — продолжал Володя, — часто сами музейные и наводят.
— Да брось! А я слышала, что они все — такие подвижники, энтузиасты своего дела…
— Ну, есть и подвижники, иначе на чем бы вся эта канцелярия держалась? Но есть и… разные. Зарплата маленькая, а жить как-то надо. Вот и изворачиваются. Бывает, что из запасников продают. Ревизия-то когда еще будет, а кушать каждый день хочется. Или вот, как я говорил — наводят. Потому что ворам-то что попало брать тоже неинтересно, вот они и обращаются… за консультацией. Что где находится, как охраняется. Сведения, разумеется, оплачивают. Вот и получается, что и музейные вроде бы ни при чем, и воры довольны — взяли что надо, без лишних хлопот. Да что там говорить! Если уж из Третьяковки
— Да-а… некрасивые дела…
— А то! Хуже всего, когда сами хранители в этом участвуют. Тут уж могут вообще ни ложки, ни плошки не оставить.
— Как это?
— А вот так. Известно, например, какому-то жучку, что такой-то господин желает иметь у себя в коллекции такое-то произведение. Картину, например. А у жучка давно на примете свой человек в музее, в ведении которого как раз такая картина находится. Вот он и говорит этому человеку — так и так, мол, Вася, имеется заказ. А у Васи тоже есть кое-кто на примете. Например, художник. Он приглашает этого художника, тот делает копию, после чего Вася незаметно подменяет этой копией оригинал. Если художник хороший, то на глаз определить подмену невозможно, а экспертиза экспоната — дело недешевое и проводится только в исключительных случаях. Вот и получается: все думают, что картина продолжает висеть в музее, хотя на самом деле она давно продана частному лицу. Понавешают подделок, а потом, когда узнают, что проверка будет, или просто видят, что переборщили, — воров наводят. Ну, те все подделочки-то и подберут. Так и получается — картины продают хранители, а виноваты воры. И таких случаев, могу тебе сказать… немерено. Правильно, тот же Пикассо, например, сколько он за свою жизнь написал? Вполне ограниченное количество произведений. А покупателей на эти произведения с каждым годом все прибавляется. Следовательно… Спрос, как говорится, рождает предложение. На одну и ту же картину иногда по нескольку десятков подделок имеется.
— И ты сталкивался с этим лично?
Володя какое-то время молча смотрел на меня, потом сказал:
— Сталкивался. Что, арестуешь меня?
— А что ты сразу на дыбы-то встаешь? Я просто спросила.
— Спросила она… А что я могу сделать? Ну заложу я кого-нибудь из них, перестанут ко мне обращаться… Что, лучше будет? Воровать-то они не перестанут от этого. Лучше бы охранные системы нормальные ставили и платили музейным нормально. Глядишь, и поменьше стали бы… наводить.
Кажется, Володя не на шутку расстроился, хотя своим вопросом я вовсе не намеревалась вызвать в нем угрызения совести по поводу того, что ему приходилось оценивать краденые картины. Я просто хотела убедиться, что он знает, о чем говорит, и с подобными вещами знаком не понаслышке. Но, видимо, ему самому было неприятно участвовать в подобных вещах, и он не раз задумывался об этом.
— Ну ладно, успокойся, — примирительно сказала я. — Налей-ка мне лучше вина.
Когда страсти немного улеглись, я решила продолжить разговор на музейную тему, потому что оставался еще один вопрос, который меня интересовал.
— А вот ты говоришь — экспертиза. А вообще, сложно определить подделку?
— Смотря какая подделка. Бывает, даже на глаз видно, а некоторые так сработаны… Сейчас ведь такие технологии — что угодно сделать можно. Холст состарить или бумагу — пара пустяков. Краски тоже… Если они по старым технологиям составлены — как ты их отличишь? То, что они выгорают или трескаются со временем, так и это все легко устраивается. Ну, может, не так уж легко, но все равно… Поэтому иногда только по манере письма можно отличить. Но если художник хороший… очень трудно. Вообще, окончательное заключение дает только Третьяковка. У них там и эксперты опытные, и технологии… Не такие, как у частника, вроде меня, например, сама понимаешь. Поэтому, если случай сомнительный, обращаются к ним. Конечно, те, кто может это оплатить.
— А там что же, не ошибаются?
— Ну… в общем-то… ошибаются и там, но очень редко. Чтобы
То, что рассказал мне Володя, выставляло в очень интересном свете мою сегодняшнюю беседу с Шишкиным, и теперь я видела еще больше такого, над чем следовало бы подумать, но, увы, мне не дали такой возможности. Из ресторана мы вернулись поздно, и думать совсем не осталось времени…
Глава 7
Разумеется, на следующий день я снова не выспалась. Володе снова надо было куда-то успеть, и поэтому он опять начал греметь чашками на кухне в восемь утра. Неужели он высыпается?
По опыту зная, что все равно теперь не усну, я решила позвонить Мельникову. Мне хотелось узнать, как там у него продвигается дело, и, кроме того, у меня оставалось под вопросом еще одно направление, а именно — соседи и шофер. Конечно, я могла бы отработать их и сама, но мне было известно, что следственные органы должны будут заняться и соседями, и шофером в обязательном порядке, поэтому вполне может оказаться так, что, обратившись с этим вопросом к Мельникову, я сэкономлю свое время.
— Алло, слушаю вас.
Голос старого друга звучал намного бодрее, чем во время моего прошлого разговора с ним.
— Здравствуй, Андрюша, это Татьяна.
— А, здорово! Что-то давненько тебя не слышно.
— А ты что радостный такой, повышение получил?
— Повышения пока не получил, но вот антиквара твоего надеюсь добить уже на днях. Хоть один висяк с плеч долой.
— Правда? Что, есть какие-то зацепки?
— Не только зацепки, а даже реальные факты.
— Правда? Здорово, — как-то совсем без оптимизма порадовалась я за Андрюшины успехи. — И что же за факты?
— А вот, помнишь, я тебе говорил, что Шульцман втихаря ростовщичеством баловался?
— Ну, помню.
— Мы эту тему поподробнее пробили и выяснили разные интересные детали. Например, оказалось, что незадолго до убийства, то есть практически накануне, один жучок взял у Шульцмана очень внушительную сумму на покупку некоторой вещи, оставив ему в залог другую вещь, тоже недешевую. А на эту другую вещь был покупатель. Жучок-то думал, что он за вещь деньги получит, она пойдет покупателю, а деньги — Шульцману. А сам он наварит от продажи той вещи, что на заемные купил. Но почему-то вместо того, чтобы деньги Шульцмана использовать на покупку, он их взял да и продул на рулетке. А поскольку все это нужно было провернуть быстро…
— Ну ты наговорил! Вещь, да еще вещь, да другая вещь… Здесь сам черт ногу сломит.
— Да что же ты тупая какая стала, а? Я же тебе русским языком объясняю: есть жучок, который занимается перепродажей антиквариата, так?
— Так.
— У этого жучка сегодня на руках картина, на которую завтра придет покупатель, так?
— Так.
— И сегодня же он узнает, что имеется человек, который срочно продает… ну, предположим, тоже картину. Продает хоть и недешево, но просит раза в два меньше, чем за нее можно получить. Скажи, захочет жучок упускать такой случай?
— Не захочет, ясное дело.
— Ну вот, наконец-то начинает доходить. Случай упускать он не хочет, а, кроме картины, на руках у него ценностей нет. Но картину купят только завтра, а деньги нужны сегодня. Он идет к Шульцману и говорит: так и так, вот вещь, за которую завтра я получу такую-то сумму. Дай мне эту сумму сегодня, а я тебе для гарантии оставлю вещь. Шульцман дает ему деньги, и тот отправляется покупать другую картину, но по дороге нечаянно попадает в казино и все Шульцмановы деньги просаживает. Что, спрашивается, ему теперь делать? Ведь картина, под которую взяты бабки у Шульцмана, она-то куплена на свои! Если сейчас все, что за нее причитается, уйдет в руки антиквара, жучок остается вообще на нуле. Ведь вторую-то картину он не купил. Ну? Чтобы проблему как-то решить, он антиквара и грохнул.