Тайная Миссия
Шрифт:
Глава третья
— Я родом из Семи Холмов, что находятся к югу от Аффингтона. С давних пор мои соплеменники служили летописцам либо в качестве охотников за червями, либо как строители тоннелей, либо как переписчики. В июне, еще до последней Самой Долгой Ночи, настал черед моей матушке посылать одного из детей сюда, в Аффингтон. Поскольку я был в семье самым слабым и не годился ни для схваток, ни для боев, она выбрала для этого меня. — Спиндл произнес это извиняющимся тоном, взглянул на свои лапы и, пожав худенькими плечами, продолжал: — Меня назначили прислуживать писцу по имени Брейвис, который появился здесь совсем недавно. Единственное, о чем он меня спросил, когда я пришел к нему в первый раз,
— И что же ты ответил? — спросил Босвелл.
— Ответил, что верую, — просто сказал Спиндл, глядя на Босвелла преданными кроткими глазами. — Я родился и вырос под сенью Священных Нор. В наших долинах множество Камней. В детстве я часто прятался за ними от сверстников. Они всегда надежно укрывали меня, и мне хорошо известно их могущество. Я верую в Камень. — Спиндл говорил горячо и искренно.
Босвелл одобрительно кивнул головою — Триффан понял, что его наставник остался доволен ответом Спиндла.
— Мой господин Брейвис только что перед этим завершил послушание и был посвящен в летописцы. Я был рад служить ему. Потому что и сам был новичком. Правда, он был уже в годах, когда принял сан. Родом он из Бакленда, что лежит к северу от Аффингтона. Он быстро сумел сделаться отличным писцом и ученым — у него были прекрасные стиль и почерк. Он великодушно позволил и мне научиться немного грамоте, так что я смог помогать ему во время его занятий в Библиотеке, хотя другие писцы отнеслись к этому с неодобрением. Правда, я не очень бегло умею читать, да и пишу неважно, однако вполне достаточно для того, чтобы мог делать выписки для Брейвиса и подыскивать ему книги. И это мне очень помогло после того, как чудовища-грайки завершили свое черное дело.
Итак, я выполнял то, что мне было велено, и, хотя многие другие были умнее и делали работу лучше, Брейвис никогда не жаловался и не ругал меня. Один летний месяц сменялся другим, я привязался к моему господину и полюбил свои занятия, которые были разнообразны и включали путешествия в разные концы Аффингтона с поручениями от Брейвиса. Я по натуре любознательный; особенно меня интересовало устройство здешних тоннелей, у нас я таких не встречал — поэтому я за это время хорошо изучил здесь все ходы и выходы. Это, а также то, что я служил не кому-нибудь, а именно Брей-вису, впоследствии спасло мне жизнь.
Спиндл умолк и печально вздохнул. Было очевидно, что рассказ дается ему с трудом: он оживил память о наставнике, которого Спиндл глубоко уважал и успел полюбить, воскресил воспоминания, вытесненные долгими месяцами одиночества. Триффан хорошо понимал эти чувства — ведь он и сам очень привязался к Босвеллу за время их совместных странствий.
Между тем Спиндл продолжил свой рассказ. Теперь он повел речь о том, как вести о грайках впервые достигли Аффингтона, об их появлении и учиненной ими жестокой расправе.
Первые слухи о надвигающейся угрозе дошли до Аффингтона в августе. Их принесли кроты-путешественники с севера. Они подтвердили то, чего все давно опасались: после изнурительной чумы их ожидала новая напасть в виде полчищ чудовищных грайков.
Уже в период Великого мора среди аффингтонцев образовалось два лагеря. Одни говорили, что с древних времен первейшей задачей сословия писцов было врачевать душевные раны. Их дело, мол, показывать другим пример своим бесстрашием, путешествовать, как и прежде, оказывать помощь несчастным и проповедовать учение о Безмолвии Камня. Другие же — и они оказались в большинстве — полагали, будто роль обитателей Священных Нор состоит в том, чтобы являть другим пример благочестивого поведения. По их мнению, мор, чума и другие напасти были ниспосланы как наказание за утрату веры в последние десятилетия. Писцам не следует ничего предпринимать, говорили они, и да будет на все воля Камня:
Брейвис, господин Спиндла, был приверженцем первого лагеря и считал необходимым путешествовать и помогать
Этих кротов-захватчиков именовали грайками, но никто, даже самые ученые из аффингтонских писцов, не знал ни происхождения, ни значения этого названия. Из хроник было известно, что у них черный мех и черные морды, что они хитры, ловки и очень сильны; что нрав у них мрачный и они наделены непомерным, пугающим самомнением; что говорят они бесстрастно и необычайно упорны. Они не терпят противоречий, в любую минуту готовы вступить в бой и всегда считают себя правыми.
Говорили, будто грайки не верят в Камень и презирают всех, кто почитает Его. Они называли себя последователями Слова, почитали непременным долгом обращать в свою веру всех других кротов и не гнушались никакими методами, чтобы доказать иноверцам их глупость.
В Аффингтоне о Слове знали. Хотя последователи этого вероучения, по-видимому, считали, что оно божественного происхождения, ученые мужи Аффингтона еще много десятилетий назад установили, что его основателем был злокозненный отступник, живший в период раннего средневековья, по имени Сцирпас. Темным, необученным юнцом, движимый верой в Камень, проделал он нелегкий путь от одной из отдаленнейших северных систем в Аффингтон. Здесь он научился писать и сделался выдающимся ученым, чей комментарий к трактату о Звуке Устрашения стал образцом для такого рода сочинений. Однако постепенно его интересы сосредоточились на темных, мало изученных сторонах культа. Это увлечение захватило его целиком и увело в глубины, куда не проникал свет истинного учения. Хроники повествуют о том, как Сцирпас стал все чаще выражать свое разочарование и несогласие с тем, как обучали в Аффингтоне. Он заявил, будто ему ниспослано было откровение, результатом которого стало создание его нашумевшего труда под названием «Книга о Слове». Ее странный, непонятный текст представлял собою смесь фанатичной любви и темных пророчеств и по сути своей являлся не чем иным, как надругательством над верой. В нем объявлялось, будто Слово есть начало начал и конец всего сущего; что Звук Безмолвия на самом деле есть Звук Устрашения; что отрицание Слова есть отрицание Истины и подлежит суровому наказанию и что первейший долг каждого — нести веру в Слово во благо всем прочим, независимо от того, хотят они этого или нет.
К несчастью, он сумел к этому времени занять в Аффингтоне очень влиятельное положение — главным образом благодаря тому, что вошел в доверие к тогдашнему главе обители, Данбару, который славился своей непредсказуемостью. Пока Сцирпас не стал известен как автор черной «Книги о Слове», Данбар пользовался непререкаемым авторитетом за свою необычайную ученость и мужество. Он много и долго странствовал, был, как и Сцирпас, выходцем с севера, что, вероятно, немало способствовало их сближению.
В течение нескольких недель, последовавших за тем, как Сцирпас преподнес в дар Библиотеке свою книгу и призвал всех принять участие в ее обсуждении, Данбар, несмотря на бурю негодования, которую она вызвала среди ученых мужей Аффингтона, хранил странное молчание. По свидетельству хроник, Данбар ни разу не высказался открыто с одобрением книги, однако и не потребовал ее немедленного изъятия из Библиотеки. По словам одного из историков этого бурного времени, он лишь произнес следующее: