Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
Шрифт:
«Кто дал право Эренбургу говорить от имени евреев? — спрашивал один из читателей еврейской газеты и продолжал: — Как известно, Эренбург никогда не интересовался общественной жизнью евреев. Интересно, видел ли он вообще евреев? Эренбург… из тех «парижских» советских патриотов, которые, если бы их Гитлер не вытолкнул оттуда, не вспомнил, что мать его Ханна… [952] Возможно, что у Эренбурга общего с евреями столько, сколько имеют курносые с курносыми или рыжие с рыжими, когда они чувствуют, что их преследуют… Эренбург сравнивает Израиль с пароходом, на котором едут евреи, спасшиеся от Майданека. Если бы француз так говорил о Франции, то французский народ разорвал бы его на куски. К сожалению, евреи этого себе разрешить не могут, они только питают злобу к нему и ненависть. Пусть Эренбург знает, что проклятие народа его настигнет и он не смоет его никогда».
952
В августе 1941 года Эренбург, выступая на антифашистском еврейском радиомитинге, заявил: «Я вырос в русском городе. Мой родной язык — русский. Я — русский писатель. Сейчас я, как все русские, защищаю мою родину. Но наци напомнили мне и другое: мою мать звали Ханной. Я — еврей.
Другой читатель выразился также без обиняков:
«По Эренбургу… евреи должны ассимилироваться… Если Михоэлс прочитал бы на страницах «Эйникайт» статью Эренбурга, он бы содрогнулся в своей могиле от злобы и горя… Еврейский народ не желает слушать советы Эренбурга».
Приходили и стихотворные послания:
Чему поверить? Где же Ваши мысли? В строках из «Правды» или в ответе Алигер? Где лжете Вы, еврейский Квислинг? Где правду пишете — тогда или теперь?… Чего вы ищете? Почета? Денег? Славы? Неужто мало Вам презренного добра? Иль, может быть, попутал Вас лукавый И вы решили заменить нам Бар-Кохба [953] ? Святая простота! Да Вам ли быть героем? В вождях не может быть пластун и вечный раб. Не Вам, писателю без родины, изгою, Вести народ еврейский на врага… [954]953
Бар-Кохба (арам. — Сын звезды) — объявивший себя мессией вождь антиримского восстания в Иудее в 132–135 годах.
954
Костырченко Г.В. Указ. соч. — С. 122–124.
И хотя в этом потоке осуждения и раздражения звучали и более умеренные нотки, однако и в них присутствовал укор Эренбургу [955] . Это было полное фиаско человека, попытавшегося ответить на национальный вызов сугубо прагматически, в духе изощренного оппортунизма и той расхожей формулы, согласно которой политика — это не более чем искусство возможного.
Моральное поражение писателя и стоявшей за ним умеренной советской номенклатуры стало особенно очевидным 4 октября 1948 г. В тот день в московской хоральной синагоге началось празднование еврейского Нового года (Рош ха-Шана). По такому знаменательному случаю туда прибыли израильские дипломаты во главе с Меир. Это посещение неожиданно вылилось во внушительную демонстрацию еврейского национального единства. Израильского посланника встречали как новоявленного мессию, некоторые люди в экстазе даже целовали край одежды Меир. По «приблизительному подсчету» чиновника из Совета по делам религиозных культов, в этом богослужении, по сути ставшим празднованием возрождения еврейской государственности, участвовало до 10 тыс. человек, многие из которых не вместились в помещении синагоги. Нечто подобное имело место и 13 октября, когда Меир посетила синагогу по случаю праздника Судного дня (Йом Киппур). В тот день главный раввин С.М. Шлифер так прочувствованно произнес молитву «На следующий год — в Иерусалиме», что вызвал прилив бурного энтузиазма у молящихся. Эта сакральная фраза, превратившись в своеобразный лозунг, была подхвачена огромной толпой, которая, дождавшись у синагоги окончания службы, двинулась вслед за Меир и сопровождавшими ее израильскими дипломатами, решившими пройтись пешком до резиденции в гостинице «Метрополь». По дороге кто-то из этой толпы сказал шедшему рядом с Меир М. Намиру: «Это ответ московских евреев на статью Эренбурга».
955
Один аноним написал Эренбургу: «…Трудно что-нибудь возразить по существу Вашего ответа. Конечно, не Палестиной, не Израилем надо его (еврейский вопрос. — Авт.) разрешать, а, безусловно, только советским строем. Почему же мы, евреи, в стране Советов стали фактически подвергаться существенным ограничениям (пусть неофициальным) в смысле получения работы, образования (не среднего) и т. д.?..»[1632].
Однако не всех евреев захлестнула волна восторженных эмоций. Близкая к аппаратным структурам ЦК интеллектуальная элита, и прежде всего хорошо информированная верхушка ЕАК, отлично представляла себе, какие в данной ситуации могут последовать кары. После демонстраций у синагоги Фефер сказал жене: «Этого нам никогда не простят». А за месяц до закрытия ЕАК тот же Фефер вместе со своим заместителем Г.М. Хейфецем (бывшим разведчиком, направленным «органами» в ЕАК в 1947 году) тщетно пытались отойти от руководства этой общественной организацией, жалуясь на плохое самочувствие и ссылаясь на другие причины [956] .
956
Советско-израильские отношения. — Т. 1. — Кн. 1. — С. 400. Звенья. Вып. 1. — С. 551. Еврейский антифашистский комитет в СССР. 1941–1948. — С. 324.
Совсем по-другому интерпретировались эти события Г. Меир. Предприняв в начале января 1949 года поездку в Тель-Авив, она, остановившись проездом в Риме, дала для узкого круга работников «Джойнта» и местных еврейских организаций пресс-конференцию. На ней Меир заявила, что ее визит в синагогу перешел в большую сионистскую демонстрацию советских евреев, которые очень привязаны к Израилю, гордятся тем, что их страна первой признала Израиль. «Это замечательные евреи — возможно, наилучшие!», — восклицала она, демонстрируя журналистам фотографии, снятые возле синагоги. Затем ею было прочитано письмо от одного москвича, написанное по-еврейски. Присутствовавший на пресс-конференции агент советских спецслужб направил потом об услышанном отчет в МГБ СССР, зафиксировав в нем также сетования израильского дипломата на то, что миссию в Москве евреи посещают очень редко, что в СССР нет еврейских школ и что сионисты там находятся в тюрьмах. Им было подмечено и то, что «…Мейерсон не упомянула о роли Советского Союза в палестинском вопросе и даже не высказала ни одного учтивого слова по отношению к СССР,
Наглядным свидетельством того, что глава израильской миссии в СССР пришлась не ко двору в советской столице, стал инцидент, отнюдь не случайно спровоцированный Эренбургом на одном из дипломатических раутов. Произошел он в ноябре 1948 года на приеме в посольстве Чехословакии. К присутствовавшей на нем Меир подошел английский журналист Р. Паркер и спросил, не хотела бы она познакомиться с находившимся там же Эренбургом. Получив утвердительный ответ, журналист растворился в толпе, чтобы через некоторое время возвратиться со знаменитым советским писателем. Как писала потом Г. Меир, Эренбург «был совершенно пьян… и… держался агрессивно». Поприветствовав ее и выяснив, что та не владеет русским, он грубо и нарочито громко заявил, что ненавидит евреев, родившихся в России, которые говорят только по-английски. Думается, что на самом деле Эренбург был не столько пьян, сколько намеренно разыграл скандальную сцену, руководствуясь тем трезвым расчетом, что о произошедшем во всех деталях будет доложено наверх, благо при сем присутствовал Паркер, которого в среде аккредитованных в Москве западных журналистов подозревали в тайном сотрудничестве с советскими спецслужбами. За такую версию говорит и то, что, появившись вскоре в албанском посольстве, Эренбург, так же играя на публику, сначала во всеуслышание прочитал нотацию кинорежиссеру М.С. Донскому, заикнувшемуся о возможности ограниченной эмиграции советских евреев в Израиль, а затем «по-дружески» предупредил находившегося там же представителя посольства Израиля М. Намира о нежелательных для его государства последствиях, если оно не пожелает «оставить евреев СССР в покое и не откажется от попыток соблазнить их сионизмом и эмиграцией». После этого разговора израильский дипломат в своем донесении в Тель-Авив предположил, что «беспомощные колебания» Эренбурга между чувством, что его долг поддержать Израиль, и страхом, что сионистские идеи завоюют сердца советских евреев, отражают в какой-то мере настроения советских властей.
Такая активная демонстрация собственной благонадежности тем не менее не помешала писателю обратиться 21 ноября 1948 г. к главному редактору «Правды» П.Н. Поспелову с просьбой опубликовать материалы об антисемитской выходке заведующего отделом коммунистического воспитания «Литературной газеты» B.C. Василевского, который незадолго до этого в ресторане, находясь в подпитии, обозвал одного из посетителей «жидовской мордой». Но дело замяли, и инцидент закончился тем, что дебоширу в суде вынесли чисто символический приговор: один год тюремного заключения условно, а материал, который хотел опубликовать Эренбург, отправили в архив [957] .
957
Советско-израильские отношения. — Т. 1. — Кн. 1. — С. 435. Советские евреи пишут Илье Эренбургу. — С. 75. РГАСПИ. — Ф. 629. — Оп. 1. — Д. 110. — Л. 12–13. Rubenstein J. Tangled Loyalties: The Life and Times of Ilya Erenburg. — N.Y.: Basic Books, 1996. — P. 261–262. Меир Г. Моя жизнь. Автобиография. — Израиль, 1989. — Кн. 2. — С. 281.
Когда вскоре развернулась кампания борьбы с «безродным» космополитизмом, Эренбурга чуть было не подвергли гонениям. Друзья и знакомые опасались не только навещать его, но и прекратили звонить ему по телефону. В начале февраля 1949 года Агитпроп дал указание прекратить публикацию статей Эренбурга. В те дни Шепилов направил Маленкову обзор откликов общественности «на разоблачение антипатриотической группы театральных критиков», в котором цитировалось одно из выступлений президента Академии художеств СССР А.М. Герасимова:
«Отдавая должное заслугам Ильи Эренбурга, его боевой публицистике в годы войны, не могу пройти мимо тех гнусностей, которые он позволил себе говорить о Репине, о русской живописи вообще. Где же были тогда наши критики? Раздался ли в ответ их крик негодования?».
И далее уже от себя Шепилов добавил: «Тов. Герасимов указал на недопустимость той пропаганды творчества Пикассо, которую систематически ведет Эренбург».
Дело дойдет до того, что в конце марта заместитель Шепилова Ф.М. Головенченко даже заявит публично, что Эренбург как враг народа и космополит № 1 уже разоблачен и арестован.
Пытаясь удержаться на плаву и как бы хватаясь за последнюю соломинку, Эренбург написал тогда Сталину, прося внести ясность в его дальнейшую судьбу. Как и следовало ожидать, вождь не дал в обиду одного из талантливейших специалистов по идеологической обработке Запада. Вскоре писателю позвонил Маленков и заверил в поддержке ЦК. Перегнувший же палку Головенченко [958] был удален из Агитпропа. Эренбургу вновь стали заказывать статьи, и, как по команде, угомонились его недоброжелатели. А в апреле 1949 года его послали на конгресс сторонников мира в Париж. Постановлением политбюро Эренбург в июне 1950-го утверждается заместителем председателя Советского комитета защиты мира и ему поручается «руководство делом пропаганды движения сторонников мира и организация в печати пропагандистских выступлений по этим вопросам». А вскоре его избирают вице-президентом просоветского Всемирного совета мира [959] .
958
Профессора Головенченко подвели тщеславие и та простота, которая, как известно, хуже воровства. Проявляя в первые месяцы 1949 года просто бешеную активность в «мобилизации» сил научно-идеологической общественности на искоренение антипатриотической крамолы, он выступил с докладом «О задачах борьбы против космополитизма на идеологическом фронте» в Академии общественных наук, Высшей партийной школе при ЦК, Военно-политической академии им. Ленина, других ведущих идеологических учреждениях страны. В конце концов профессор зарапортовался. Приехав как-то в марте на партактив в Подольске, он заявил: «Вот мы говорим — космополитизм. А что это такое, если сказать по-простому, по-рабочему? Это значит, что всякие мойши и абрамы захотели занять наши места!»[1633].
959
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 132. — Д. 237. — Л. 3. Оп. 118. — Д. 945. — Л. 69. Советские евреи пишут Илье Эренбургу. — С. 76. Эренбург И.Г. Люди, годы, жизнь // Собр. соч. в 9 т. — Т. 9. — С. 572–574.