Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
Шрифт:
Одновременно с Персовым и Айзенштадт-Железновой за передачу американцам «секретов» о советских евреях поплатился жизнью и главный редактор ЕАК Н.Я. Левин, которого арестовали 17 сентября 1949 г., когда он уже работал в издательстве «Физкультура и спорт». По злой иронии судьбы, 26 января 1956 г. все тому же председателю военной коллегии Чепцову пришлось отменить свой же приговор пятилетней давности по «делу» Левина «за отсутствием состава преступления» [1093] .
1093
Там же. — С. 159.
В жертву репрессивной системе были принесены и другие арестованные еврейские литераторы, хотя формально они и не были приговорены к смертной казни. В основном это были уже пожилые люди, которые из-за слабого здоровья не смогли перенести издевательств тюремщиков. В 1950 году во внутренней и Лефортовской тюрьмах МГБ умерли профессора литературоведения Э.Г. Спивак (4 апреля) и И.М. Нусинов (31 октября, от «опухоли твердой оболочки мозга»), а в лагере скончался патриарх еврейской литературы Дер Нистер (в декабре),
Если одних пытка страхом уничтожала физически, то других она калечила духовно. Морально сломить удавалось, как правило, тех людей, которые, следуя закону социального дарвинизма, стремились во что бы то ни стало приспособиться к ставшей для них крайне неблагоприятной социальной среде. Ради этого они готовы были обвинить во всех смертных грехах своих репрессированных единокровных собратьев про перу. Чтобы уцелеть, пошел на сделку с совестью и поэт А.А. Вергелис. В начале 1949 года ему было всего лишь 30 лет, но в ликвидированных тогда редакции альманаха «Геймланд» и объединении еврейских писателей он занимал руководящие посты. Спасая собственную свободу (а может быть, и жизнь), Вергелис в конце того же года направил в партийное бюро Союза советских писателей пространное послание, в котором каялся в собственных ошибках, проклинал еврейскую литературу (главным образом арестованных писателей) и доносил на тех ее представителей, кто еще оставался на воле. Он вскрыл три «порочных особенности» еврейской литературы. Первая, по его мнению, состояла в том, что она, развиваясь после революции «на благодатной почве советской действительности, не смогла стать подлинно советской литературой», так как «старшее поколение еврейских писателей, составлявших… основной костяк литературы на еврейском языке, ушло своими корнями в прошлое, бережно оберегало традиции мелкобуржуазного, местечкового прошлого». Вторая «порочная особенность» заключалась в том, что еврейская литература, даже «развиваясь в семье братских советских литератур, рядом с литературой великого русского народа, тем не менее жила национально обособленной, национально ограниченной жизнью». «Не широкий и правдивый показ советской действительности, а недостойная возня с разными надуманными и давно отпавшими в нашей стране “еврейскими проблемами”» — все это составляло по Вергелису «националистическую суть» еврейской литературы. И, наконец, ее третья «порочная особенность» коренилась в том, что она, не оправдав доверия советского народа, «ориентировалась на зарубежного читателя, являясь, таким образом, литературой космополитической, раболепствующей перед иностранщиной» [1094] .
1094
Наш современник. — 1999. — № 1. — С. 208–211.
Сталин, любивший прокламировать свое бережное отношение к молодому поколению советской интеллигенции, не отмеченному печатью «проклятого буржуазного прошлого», Вергелиса пощадил, сохранив его в качестве наглядного опровержения «досужих домыслов» антисоветской пропаганды о политическом антисемитизме в СССР. В благодарность за это еврейский поэт верой и правдой служил советскому режиму вплоть до его развала, и, дожив до преклонного возраста, и по сию пору остается на изрядно побитом жизненными бурями корабле под названием «Еврейская литература».
Но было и немало таких людей, которые, несмотря на выпавшие на их долю испытания, сумели сохранить незапятнанной свою честь и, пройдя через тюремно-лагерные ужасы, все же, пережив диктатора, вышли на свободу, утратив, правда, навсегда здоровье и радость к жизни. Это и поэт и драматург С.З. Галкин, получивший 25 января 1950 г. от Особого совещания десять лет лагерей и освобожденный из-под стражи 12 декабря 1955 г. решением бюрократической структуры с длинным названием — «Центральная комиссия по пересмотру дел на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления, содержащихся в лагерях, колониях и тюрьмах МВД СССР и находящихся в ссылке и на поселении». Это и писатель С.В. Гордон, чьи «преступления» потянули на 15-летний срок лишения свободы: столь строгое наказание обусловливалось тем, что в годы войны он выезжал в Куйбышев и подготовил потом для ЕАК материал об авиационном заводе № 1 и 4-м Государственном подшипниковом заводе, а в послевоенное время активно сотрудничал с «Эйникайт» и несколько раз командировался в Крым, на Украину, в Биробиджан, находившийся в закрытой, режимной зоне. Это и еврейский писатель с Украины А.Я. Каган, которому 25 февраля 1952 г. сталинская фемида определила наказание в виде 25 лет лагерей. Такой внушительный срок стал следствием того, что на Западе была опубликована его статья «Евреи в Киеве», а в 1948 году он передал в ЕАК «секретный» материал о газопроводе «Дашава — Киев». Это и писатель Н.И. Забара, который с 1945 по январь 1947 года работал в Берлине корреспондентом «Tagliche Rundschau», газеты советской военной администрации в Германии. 11 сентября 1950 г. в ходе допроса он показал, что в Берлине часто встречался с руководителем местного отделения сионистской организации «Мизрахи» Э. Нельгансом, через которого познакомился с американскими военнослужащими Айзенбергом и Рокком, представлявшими интересы «Джойнта», а также с раввином американского гарнизона в германской столице капитаном Шубовым. Все они вели активную агитацию среди советских граждан еврейского происхождения (гражданских и военнослужащих) за выезд в Палестину. Забару они снабдили сионистской литературой (тексты выступлений X. Вейцмана и пр.), которую он в начале 1947 года ввез нелегально в СССР и передал Феферу и Михоэлсу, с которыми был хорошо знаком [1095] . Это и еврейский прозаик Х.А. Зильберман, находившийся в заключении с 1951 по 1956 год.
1095
Костырченко
К началу 1953 года преследование еврейских литераторов набрало уже такую инерциальную силу, что даже смерть диктатора не сразу остановила эти гонения. Не в последнюю очередь это было обусловлено позицией руководства ССП, в том числе и заместителя Фадеева по союзу Симонова. Оказавшись в ходе антикосмополитической кампании в одной связке с такими завзятыми охранителями сталинизма, как Софронов и Кожевников, этот литературный маршал вынужден был наращивать свой личный вклад в борьбу с еврейской культурой. Если в июне 1948 года Симонов советует Шепилову (тогда заместителю главы Агитпропа) «вежливо» отклонить проект польских еврейских писателей Б. Геллера и Г. Смоляра об участии их советских соплеменников в организации выпуска международного литературно-художественного альманаха [1096] , то 19 марта 1953 г., то есть уже после смерти Сталина, он подготовил и подписал вместе с Фадеевым и другим заместителем последнего, А.А. Сурковым, уже неприкрыто антисемитскую по духу записку на имя Н.С. Хрущева. Имея характерный для той поры циничный заголовок «О мерах секретариата Союза писателей по освобождению писательских организаций от балласта», она содержала следующую статистику шовинистического характера: из 1102 членов московской писательской организации 662 русских (60 %), 329 евреев (29,8 %), 23 украинца (2,0 %), 21 армянин (1,9 %) и 67 представителей других национальностей. Далее в цифрах была представлена динамика приема евреев в столичную писательскую организацию начиная с момента ее создания: в 1934 году — 124 (35,3 %), в 1935–1940 годах — 85 (34,8 %), в 1941–1946 годах — 75 (28,4 %), в 1947–1952 годах — 49 (20,3 %). После чего давался следующий комментарий:
1096
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 119. — Д. 216. — Л. 1, 7, 8. Оп. 125. — Д. 594. — Л. 198–203.
«Такой искусственно завышенный прием в ССП лиц еврейской национальности объясняется тем, что многие из них принимались не по литературным заслугам, а в результате сниженных требований, приятельских отношений, а в ряде случаев в результате замаскированных проявлений националистической семейственности (особенно в период существования в Союзе писателей еврейского литературного объединения, часть представителей которого входила в состав руководящих органов ССП СССР)».
И, наконец, следовал вывод, раскрывавший и конкретизировавший таинственный смысл выражения «писательский балласт»:
«Все руководство еврейского литературного объединения и значительная часть его членов были в свое время репрессированы органами МГБ. После ликвидации объединения и прекращения изданий на еврейском языке только четверо из 22 еврейских писателей, входивших ранее в это объединение, занялись литературной работой и эпизодически выступают в печати на русском языке. Остальные являются балластом в Московской организации Союза писателей… Близкое к этому положение существует в Ленинградской организации. Не вполне благополучно обстоит дело с состоянием творческих кадров в Союзе писателей Украины».
Излагалась и методика «лечения» кадровой болезни, и принимались обязательства по исцелению от нее организма писательской организации:
«Полностью сознавая свою ответственность за такое положение с творческими кадрами, руководство Союза советских писателей считает необходимым… последовательно и неуклонно освобождать Союз писателей от балласта… Эта работа должна проводиться постепенно, опираясь на пристальное изучение кадров. Вместе с тем мы считаем необходимым добиться того, чтобы в течение 1953–1954 годов существующее ненормальное положение с составом творческих кадров писателей было бы решительно исправлено».
В заключение рапортовалось об уже принятых практических мерах по освобождению ССП от «балласта» — исключении из числа его членов первой партии литераторов еврейского происхождения в составе 11 человек, в том числе еврейских поэтесс М.С. Хенкиной и Д.Ш. Хорол [1097] .
ЛИКВИДАЦИЯ ЕВРЕЙСКИХ ТЕАТРОВ.
С начала 1949 года один за другим стали закрываться еврейские театры, которых до войны насчитывалось десять — в Москве, Киеве, Харькове, Одессе, Минске, Биробиджане и других городах. Причем удушение еврейской мельпомены происходило в основном административным путем и разворачивалось на фоне изощренных аппаратных игр. Все началось с того, что Совет министров СССР постановлениями от 4 марта 1948 г. и 6 февраля 1949 г., предусматривавшими сокращение государственных дотаций театрам и меры по «улучшению их финансовой деятельности», сначала существенно урезал, а потом и совсем прекратил государственную материальную помощь многим театрам, в том числе и еврейским. Лишившись бюджетных субсидий, эти театры на первый взгляд оказались вроде бы в одинаково бедственном положении. Однако это было не так. В то время как даже ГОСЕТ (не говоря уже о других еврейских театрах), несмотря на просьбу о помощи, направленную в феврале 1948 года Молотову Зускиным, Фефером и Маркишем, так ничего и не получил, дополнительные денежные средства все же продолжали выделяться «в виде исключения» некоторым другим театрам, в том числе и национальным. 6 июля 1949 г., скажем, бюро по культуре при Совете министров СССР приняло решение об увеличении дотаций на 1800 тыс. рублей якутским театрам, на 500 тыс. рублей — Тувинскому театру и на 450 тыс. рублей — Горно-Алтайскому театру [1098] .
1097
Там же. — Ф. 17. — Оп. 133. — Д. 389. — Л. 158–164. Наш современник. — 1999. — № 1. — С. 206–208.
1098
Там же. — Оп. 125. — Д. 634. — Л. 118. Оп. 132. — Д. 240. — Л. 89.