Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
Шрифт:
Однако через несколько месяцев Эренбургу все же удалось переубедить руководство ЕАК, и оно в августе 1944-го обратилось к Щербакову с просьбой издать «Черную книгу» и по-русски для советских читателей. Однако власти были явно не в восторге от такого развития событий и предпочли отделаться от настырных просителей уклончивым и ни к чему не обязывающим ответом: «Сделайте книгу, и если она будет хорошей, она будет напечатана». Раздосадованный Эренбург какое-то время продолжал настаивать на своем, но потом, осознав тщетность своих усилий, вынужден был, к удовлетворению чиновников из Агитпропа ЦК, махнуть рукой на русское издание «Черной книги». Произошло это следующим образом. В октябре без ведома Эренбурга (хотя тот и был введен ранее в состав международной редколлегии «Черной книги») ЕАК направил в США первый весьма сырой вариант книги (525 документов), включавший в себя и материал, подготовленный писателем. Хотя потом Эренбургу и объяснили, что сделано это было по срочной просьбе советского посла в Вашингтоне Громыко, опасавшегося, что близкое к завершению американское издание «Черной книги» может выйти в свет без советских материалов, тем не менее он воспринял действия ЕАК как личное оскорбление, заявив, что «не может быть двух «Черных книг» — для внутреннего рынка и для экспорта». Для урегулирования возникшего конфликта Лозовский вынужден был сформировать
В начале марта Лозовский сообщил Эренбургу, что комиссия, учитывая разногласия, возникшие между ним и ЕАК, пришла к заключению о необходимости публикации как бы двух «Черных книг»: одна будет представлять собой сборник документов, подготовленный под эгидой ЕАК, а другая (под редакцией Эренбурга) — беллетризированные писательские очерки на тему о геноциде еврейского народа, причем приоритетное значение должно было иметь издание первой. Реакция Эренбурга на этот проект была взрывной и решительной. Он подал в отставку с поста председателя литературной комиссии, передав свои полномочия Гроссману. То, что идея двух книг была надуманной и направленной главным образом против Эренбурга, стало ясно уже через несколько месяцев, когда в июле было принято решение вернуться к варианту единого издания. После этого развернулась форсированная доработка рукописи: заканчивались приготовления к Нюрнбергскому процессу, на который главный обвинитель от Советского Союза должен был поехать с завершенной книгой, чтобы использовать ее в качестве документа, обличающего преступления нацистского режима.
В начале 1946 года копии рукописи были направлены в десять стран мира, в том числе США, Англию, Францию, Италию, Австралию и Палестину. А весной в Нью-Йорке вышел в свет английский вариант «Черной книги», правда, без первоначально предусмотренного предисловия А. Эйнштейна, так как советские представители в международной редколлегии в лице Михоэлса, Фефера и Гроссмана, исполняя волю Кремля, выступили против публикации текста, в котором, в частности, присутствовали мысли ученого о том, что «евреев следует рассматривать как нацию…» и что «ни один народ, вовлеченный в катастрофу последних нескольких лет, не понес в процентном отношении таких потерь, как евреи».
Тогда, весной 1946-го, казалось, что русское издание «Черной книги» состоится еще в текущем году. Ведь многократно переработанная рукопись была наконец передана в издательство «Дер эмес» и получила благословение цензуры. Однако ближе к осени ударили политические морозы, которые применительно к ЕАК выразились в том, что тот из Совинформбюро был переведен в непосредственное подчинение ЦК. Очень скоро заведующий отделом издательств Агитпропа ЦК М.А. Морозов потребовал от директора издательства «Дер эмес» Л.И. Стронгина приостановить типографские работы по «Черной книге», пока руководство ЕАК не получит разрешение на ее издание непосредственно от Жданова. И в конце ноября соответствующее ходатайство, подписанное Михоэлсом, Фефером, Гроссманом и Эренбургом, секретарю ЦК по идеологии было направлено. Жданов поручил разобраться во всем Г.Ф. Александрову, который в феврале 1947 года доложил своему шефу, что ЕАК, используя покровительство Лозовского, якобы втайне от Агитпропа переправил в свое время рукопись «Черной книги» за границу, да и вообще издание этой книги в СССР не может быть признано целесообразным по идеологическим соображениям. И все же, несмотря на негативное мнение верхов, издательство «Дер эмес» на свой страх и риск дало указание типографии начать набор книги. Однако 20 августа, когда эта работа приближалась к концу (были набраны 33 из 38 печатных листов), бдительный Главлит распорядился ее прекратить. Но Михоэлс не опустил руки, тем более что произошедшее вскоре, 17 сентября, изгнание из ЦК Александрова (зарекомендовавшего себя шовинистом) и назначение на пост главы управления пропаганды казавшегося интернационалистом [1066] М.А. Суслова не только его приободрило, но и подвигло на в какой-то мере даже отчаянный поступок. Спасая «Черную книгу», Михоэлс уже на следующий день вновь обратился к Жданову, но уже один, как бы заранее принимая ответственность только на себя. Ибо в своем письме он, рискованно блефуя, утверждал, что ее издание прежнее руководство Агитпропа в свое время одобрило. Однако такая нехитрая ложь во имя торжества справедливости оказалась бесполезной. Неделю спустя ЦК вынес окончательный вердикт: «книга содержит серьезные политические ошибки» и потому не подлежит публикации. Последняя, также тщетная попытка ЕАК защитить свое детище была предпринята 13 февраля 1948 г., то есть ровно через месяц после убийства Михоэлса. На просьбу Фефера разрешить отпечатать до 200 экземпляров книги для передачи их на хранение в закрытые учреждения и в «спецхран» ряда ведущих библиотек страны Шепилов ответил отказом. В приговоре по «делу ЕАК» работа над «Черной книгой» будет названа «ярким примером смыкания руководителей ЕАК в националистической деятельности с еврейскими националистами США…» [1067] .
1066
Использование оценочных ярлыков для характеристики представителей номенклатурной элиты той поры носит, разумеется, условный характер. Будучи хамелеонами в политике, они меняли ипостаси «шовиниста» и «интернационалиста» в зависимости от политической конъюнктуры. Правда, такое «перекрашивание» одним удавалось лучше, а другим хуже в зависимости от внутренних убеждений и индивидуальных морально-нравственных качеств.
1067
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 125. — Д. 438. — Л. 219. Еврейский антифашистский комитет в СССР. 1941–1948. — С. 237–269. Альтман И.А. История и судьба “Черной книги” // Черная книга о злодейском повсеместном убийстве евреев немецко-фашистскими захватчиками во временно оккупированных районах Советского Союза и в лагерях Польши во время войны 1941–1945 гг. / Под ред. B.C. Гроссмана и И.Г. Эренбурга. — Вильнюс: “ЙАД”, 1993. — С. V–XVII. Неправедный суд. — С. 378. Костырченко Г.В. Указ. соч. — С. 68–73.
ПРОЦЕСС.
В начале весны 1952 года следствие по «делу ЕАК» было завершено.
5 марта полковником Коняхиным и подполковником Гришаевым было официально оформлено объединение дел по обвинению С.А. Лозовского, И.С. Фефера,
1068
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 162. — Д. 48. — Л. 2—21, 80. Неправедный суд. — С. 11.
Тем временем запущенный ранее механизм подготовки процесса по «делу ЕАК» набирал обороты. Вот хроника последующих событий:
22 марта — началось ознакомление будущих подсудимых с материалами следствия, составившими 42 пухлых тома;
31 марта — Рюмин утвердил подготовленное Гришаевым обвинительное заключение, в котором деятельность 15 арестованных по «делу ЕАК» квалифицировалась по Уголовному кодексу РСФСР 1926 года — ст. 58, п. 1 «а», ст. 58, п. 10 (часть 2), и ст. 58, п. 11, — как контрреволюционное преступление против государства, выразившееся в осуществлении шпионской работы, а также в развертывании широкой пропаганды буржуазного национализма среди еврейского населения СССР;
3 апреля — министр государственной безопасности СССР Игнатьев представил Сталину [1069] обвинительное заключение «по делу еврейских националистов — американских шпионов Лозовского, Фефера и других… с предложением осудить Лозовского, Фефера и всех их сообщников, за исключением Штерн («сослать в отдаленный район страны сроком на десять лет»), к расстрелу»;
7 апреля — дело направлено в военную коллегию Верховного суда СССР [1070] ;
1069
Копии обвинительного заключения были посланы также Маленкову и Берии.
1070
Созданная в 1924 году военная коллегия являлась судом первой инстанции, которому поручались дела исключительной государственной важности.
21 апреля — состоялось так называемое подготовительное заседание военной коллегии Верховного суда СССР, на котором было утверждено обвинительное заключение и решено провести рассмотрение дела на закрытом судебном заседании без участия представителей государственного обвинения и защиты.
8 мая в 12 часов дня в зал клуба им. Ф.Э. Дзержинского на Лубянке, заполненный следователями, другими работниками госбезопасности, заменившими собой публику, и куда ранее под конвоем были доставлены 15 обвиняемых, вошли судьи и произошло открытие процесса. Председательствовал генерал-лейтенант юстиции А.А. Чепцов, отправлявший правосудие вместе с членами военной коллегии генерал-майорами юстиции Л.Д. Дмитриевым и И.М. Заряновым.
С самого начала суду приходилось прилагать немало усилий, чтобы хоть как-то прикрыть очевидную несостоятельность обвинения, построенного в основном на выбитых из подсудимых признаниях, фальсификации и явных подтасовках фактов. Хотя на предварительном следствии все обвиняемые, за исключением Шимелиовича, виновными себя признали, однако после оглашения судом обвинительного заключения с ним полностью согласились только Фефер и Теумин, другие же — Лозовский, Маркиш и Брегман — вслед за Шимелиовичем его категорически отвергли, а третьи лишь частично признали свою вину. Топорно сработанное, фальшивое обвинение с первых же дней процесса стало трещать по швам. Выяснилось, скажем, что в ходе предварительного следствия вопреки просьбе Лозовского приобщить к делу «секретный материал» института № 205 [1071] о внешней политике Англии, в передаче которого американскому журналисту Гольдбергу его пробовали уличить, Рюмин, отлично понимавший, что эти секреты — «липовые», приказал этого не делать. Более того, допрошенный в ходе судебного заседания бывший начальник института Н.Н. Пухлов заявил, что обзор английской внешней политики был составлен на основании сведений, опубликованных в иностранной печати, и не может быть секретным. Тем не менее суд признал этот пункт обвинения обоснованным, полностью приняв на веру результаты экспертиз, проведенных в ходе следствия. Вообще Лозовский, а также Шимелиович и Штерн осуществляли свою защиту на процессе в наступательной, решительной манере, а первый к тому же делал это убедительно с юридической точки зрения [1072] . Вот, например, какой диалог возник между Лозовским и Чепцовым в ходе обсуждения обвинений по Крыму:
1071
Научно-информационный институт при отделе внешней политики ЦК ВКП(б).
1072
В 1909–1910 годы Лозовский посещал лекции на юридическом факультете в парижской Сорбонне.
Ч.: «Были ли разговоры между вами, Фефером и Михоэлсом о том, что Крым — это Черное море, это Балканы, это Турция?».
Л: «Не было. Это просто бессмыслица. Если бы они мне сказали, что Розенберг говорит насчет Турции и Балкан, я бы, как дипломат, их высмеял. Ни одна из 12 тыс. газет и журналов США не ставила тогда этого вопроса, ни один государственный деятель США не думал на эту тему, и вдруг Розенберг хочет разрешить такой вопрос».
Ч.: «Они написали письмо, [вы] его редактировали карандашом. После редакции оно все же осталось документом, носящим националистический характер…».
Л.: «…Имеют же право три советских гражданина написать в свое правительство. Раз они имеют право, они написали, правильно ли, нет, но шпионаж тут ни при чем, продажа Крыма ни при чем…» [1073] .
1073
Неправедный суд. — С. 175–176.