Тайная жизнь Маши Ромашкиной
Шрифт:
— Пап, прекращай. Валя классный. А Рус вообще ни разу не бестолковый, хорош уже меряться вашими мужскими штуками, а?
Только Ленке отец сносит такую дерзость. Сказал бы такое я или кто иной — на кол. Незримый, моральный, болезненный. Но любимой дочке прощается все.
— Кстати о бестолковых, — переключает внимание отец. — Видел твою школьную подружку сегодня, ее мать к нам в гастроэнтерологическое положили. Язва и подозрение на цирроз. Бедная девочка. Такая мать… А ты своих родителей
— Машку что ли?
Ленка игнорирует последние слова, сказанные в ее адрес. А меня буквально подкидывает на стуле.
— Смотри, кто разнервничался, — отец тычет в меня вилкой с наколотым салатом. — Помню, не ровно к ней дышал. Красивая, кстати, выросла, с этими своими огромными глазюками.
— Что? — я в шоке от заявления отца.
— Ой, да ладно, Русик, ты за Машкой истекающий слюной бегал, мы все знаем, — со скучающим видом говорит систер. — Она и со мной общаться из-за тебя перестала. Видимо, закапал весь ее королевский подол.
— Да я… Заткнись, а?
Сердце снова устраивает бешеные скачки, а ладони вспотели. Теперь понятно, куда она пропала, не до меня было.
— Так, а что с ее матерью? Серьезно все?
— А вот пошел бы в медицинский, знал бы, насколько язва и цирроз серьезны! — не унимается отец.
— Да куда уж мне со своим недалеким умом по твоим стопам идти было! Ты забыл, отец, на детях же природа отдыхает, — не могу сдержать сарказма.
Мама тяжело вздыхает, Ленка косится на меня с уважением.
— Да уж, заметно, — сухо говорит глава семейства.
— Я, пожалуй, пойду, такой не идеальный.
Встаю с места, но мать пригвождает меня тяжёлым взглядом, а потом переводит его на отца.
— Адам! Не надо снова ссориться из-за пустяков. Сегодня праздник.
— А кто ссорится? Мы высказываем свое мнение, да, сын?
— Просто наши мнения ни по одному вопросу не совпадают, мам, — потакают я отцу. — А я все же пойду. У меня дела появились срочные.
Систер выходит меня проводить в коридор.
— Зря ты так, с папой же по-другому надо, что-то мимо ушей пропустить, где-то подмаслить.
— Не мое это, Лен. Пусть принимает как есть, он же родитель.
— Так что, даже с Валей не останешься познакомиться?
— В другой раз.
Влезаю в ботинки и задаю вопрос, который меня давно волнует.
— А что ты имела ввиду, когда говорила про королевский подол?
Ленка морщится, словно эта тема ей неприятна.
— Русик, ну ты же помнишь, какой Машка всегда была? Словно она выше всего этого… выше всех. Мы дружили, конечно, но эта ее манера меня просто бесила. И то, как все парни за ней бегали тоже. Даже ты!
— Я думал, хорошо это скрывал, — пораженно хмыкаю я.
— Я тебя умоляю, даже родители
— Я люблю ее.
Ленка застывает с ошарашенным лицом. Не знаю, зачем это сейчас говорю. Просто мне необходимо сделать что-то, чтобы пути назад уже не было. Чтобы окончательно убедиться — я не сдамся. Сделаю все, чтобы мы были вместе.
— Мы снова вместе.
Добиваю я сестру.
— Все расскажу тебе, когда приведу ее заново знакомиться с вами.
Треплю систер по макушке и удаляюсь, не дав ей возможности закидать меня вопросами.
Почти сразу удается проникнуть в соседний подъезд. Я смутно помню этаж и квартиру Мышки, но точно могу сказать, что на двери висел стремный деревянный номер квартиры. По нему и буду ориентироваться, надеясь, что за годы ничего не изменилось, и его не сняли.
Мысль, что она может быть дома у матери меня даже не посещала. Я знаю, какие отношения у них, ещё в школе она не просто так сбегала к нам каждый вечер и не уходила до последнего. Я помню, как катились слезы по щекам мелкой, когда она впервые рассказывала мне о пристрастиях ее матери.
И вот теперь цирроз. Вопреки мнению отца я не настолько тупой, чтоб не понимать, что это из-за алкоголя и что это серьезно, даже если только на начальной стадии. Бедная Машка опять взвалила на себя проблемы взрослой женщины. И вполне вероятно, что сейчас она здесь.
На четвертом этаже вижу ту самую дверь и даже отсюда чувствую зловонный запах неблагополучного жилища. С гулко бьющимся сердцем нажимаю на дверной звонок. Спустя бесконечные тридцать секунд дверь открывается, и на пороге стоит она.
Я люблю ее. Теперь сердце уверено в этом на тысячу процентов. Я делаю шаг и прижимаю мелкую к себе. Ее тихие рыдания отзываются щемящей болью в груди.
Глава 43
Самое лучшее лекарство от тоски — крепкие объятия. Крепкие мужские объятия. Объятия любимого мужчины.
Стою, должно быть, миллион лет в проходе, прижимаясь к родной груди и размазывая сопли-слезы по его рубашке. Он ничего не говорит, только гладит меня по спине и горячо дышит в волосы.
Я не собиралась сегодня рыдать. Ничего такого глобального, ужасного или неожиданного не случилось. Все вполне закономерно и просто, но отчего-то я испытала огромное облегчение, увидев Руслана на пороге. Да, вот так, это слезы облегчения.
— Почему у тебя телефон выключен? — наконец, говорит он.
— Разрядился, а зарядку дома не смогла найти, кажется, оставила ее в гостинице. Так глупо.
— Очень глупо, — тихо подтверждает он, но не осуждающе, мягко. — Я волновался.
— Прости.