Тайная жизнь великих писателей

Шнакенберг Роберт

Как выяснилось, у Кафки действительно были причины для беспокойства. В 1917 году он заразился туберкулезом, возможно, из-за того, что пил некипяченое молоко. Последние семь лет его жизни превратились в постоянный поиск шарлатанских лекарств и свежего воздуха, который был так необходим его изъеденным болезнью легким. Перед смертью он оставил на письменном столе записку, в которой просил своего друга Макса Брода сжечь все его работы, кроме «Приговора», «Купца», «Превращения», «В исправительной колонии» и «Сельского врача». Брод отказался выполнить его последнюю волю и, наоборот, подготовил «Процесс», «Замок» и «Америку» к публикации, упрочив тем самым место друга (да и свое тоже) в мировой истории литературы.

ГОСПОДИН БЕЗОПАСНОСТЬ

Неужели

Кафка действительно изобрел каску? По крайней мере, профессор экономики Питер Дрюкер, автор книги «Вклад в общество будущего», опубликованной в 2002 году, утверждает, что именно так оно и было и что Кафка, работая в страховой компании, занимавшейся несчастными случаями на производстве, ввел в эксплуатацию первую в мире каску. Непонятно, сам ли он изобрел защитный головной убор или просто настоял на его использовании. Достоверно известно одно: за свои заслуги Кафка был награжден золотой медалью Американского общества техники безопасности, а его нововведение сократило число производственных травм, и теперь, если мы представляем себе образ строителя, у него на голове наверняка оказывается каска.

ФРАНЦ КАФКА НЕСКОЛЬКО РАЗ ПОСЕЩАЛ ОЗДОРОВИТЕЛЬНЫЙ НУДИСТСКИЙ КУРОРТ, НО ВСЕГДА ОТКАЗЫВАЛСЯ РАЗДЕВАТЬСЯ ПОЛНОСТЬЮ. ДРУГИЕ ОТДЫХАЮЩИЕ НАЗЫВАЛИ ЕГО «МУЖЧИНА В КУПАЛЬНЫХ ТРУСАХ».

ИЕНС И ФРАНЦ

Кафка, стыдившийся своей костлявой фигуры и слабых мышц, страдал, как сейчас говорят, комплексом негативного самовосприятия. Он часто писал в дневниках, что ненавидит свою внешность, эта же тема постоянно всплывает в его произведениях. Задолго до того, как в моду вошел бодибилдинг, обещающий превратить любого дохляка в атлета, Кафка уже занимался укрепляющей гимнастикой перед открытым окном под руководством спортивного инструктора датчанина Йенса Петера Мюллера, гуру физических нагрузок, чьи советы насчет здоровья чередовались с расистскими речами о превосходстве тела северян.

Мюллер явно был не лучшим наставником для чешского еврея-невротика.

ЭТО ДЕЛО НАДО РАЗЖЕВАТЬ

Из-за низкой самооценки Кафка постоянно увлекался всевозможными сомнительными диетами. Однажды он подсел на флетчеризм — не выдерживающее никакой критики учение одного чудака из викторианской Англии, помешанного на здоровом питании и известного как «Великий Же-ватель». Флетчер настаивал, что, прежде чем проглотить пищу, нужно совершить ровно сорок шесть жевательных движений. «Природа карает тех, кто плохо пережевывает пищу!» — внушал он, и Кафка принял его слова близко к сердцу. Как свидетельствуют дневники, отца писателя настолько бесило это постоянное жевание, что он предпочитал во время обеда отгораживаться газетой.

МЯСО = УБИЙСТВО

Кафка был строгим вегетарианцем, во-первых, потому что считал, будто это полезно для здоровья, а во-вторых, по этическим соображениям. (При этом он был внуком кошерного мясника — еще одна причина для отца считать своего отпрыска полным и окончательным неудачником.) Однажды, любуясь рыбкой, плавающей в аквариуме, Кафка воскликнул: «Теперь я могу смотреть на тебя спокойно, я больше не ем таких, как ты!» Он также был одним из первых сторонников сыроедения и ратовал за отмену опытов над животными.

ГОЛАЯ ИСТИНА

Для человека, так часто описывавшего загроможденные и темные помещения, Кафка очень любил свежий воздух. Ему нравилось совершать долгие пешие прогулки по улицам Праги в компании своего друга Макса Брода. А еще он присоединился к модному тогда нудистскому движению и вместе с другими любителями щегольнуть в чем мать родила ездил на оздоровительный курорт под названием «Фонтан юности». Однако сам Кафка вряд ли хоть раз оголился прилюдно. Он болезненно стеснялся наготы, как чужой, так и своей собственной. Другие отдыхающие прозвали его «мужчиной в купальных трусах». Его неприятно изумляло, когда посетители курорта проходили нагишом

мимо его номера или встречались ему в дезабилье по пути к соседней рощице.

ТОМАС СТЕРНЗ ЭЛИОТ

[53]

Никто не погружался в пучины человеческого отчаяния с таким изяществом и элегантностью, как Томас С. Элиот. Писатель Виктор Содон Притчет описывал его как «аккуратного человека, полную противоположность богеме, в черном котелке и с зонтиком, просящего нас занять наши места в аду». Вирджиния Вулф находила его внешность неотразимо комичной. «Заходи к нам на обед, — уговаривала она мужа своей сестры, — придет Элиот в своем костюме из четырех предметов». Если Элиот и выглядел как чопорный английский банкир, то это потому, что он таким и был. Томас Стернз Элиот восемь лет прослужил за стойкой в отделе международных счетов в лондонском банке Ллойда и одновременно писал чуть ли не самые революционные по форме и содержанию стихи XX века.

53

Из беседы с Лоренсом Дарреллом.

Разумеется, во всем этом была некоторая доля позерства. Прежде всего, Элиот не был урожденным англичанином. Он принял британское гражданство в 1927 году и примерно в то же время перешел в лоно англиканской церкви. А родился он в городе Сент-Луисе и был потомком сразу трех американских президентов: Джона Адамса, Джона Куинси и Резерфорда Хейза. Он поступил в Гарвардский университет, надеясь получить докторскую степень по философии, но даже сам Элиот признавал, что читать его диссертацию было невозможно. Когда он не явился на защиту, университет отклонил его заявку на присвоение степени, после чего Элиот эмигрировал в Европу, где за свою карьеру успел побывать учителем, банкиром, редактором, критиком и всемирно известным поэтом.

Он оставался девственником до двадцати шести лет. Любого, кто читал его ранние стихи (например, сборник «Любовная песня Альфреда Пруфрока»), это совершенно не удивило бы. Когда Элиот наконец отыскал ту, которая, по его мнению, могла бы составить ему подходящую пару, последствия были катастрофические. Вивьен Хейвуд (в быту он звал ее Вив, а она его Том) была жизнерадостной и общительной женщиной, считавшей сдержанного Элиота скучным и закомплексованным. Она была подвержена резким перепадам настроения, изменяла мужу и, по некоторым сведениям, была наркоманкой. Во всем же остальном они прекрасно ладили. Элиот описывает их отношения как вызвавшие «то состояние разума, которое породило поэму “Бесплодная земля”», — вряд ли это произведение могло бы стать иллюстрацией к семейному счастью. Друг семьи Олдос Хаксли приписывал «весь этот прах и отчаяние в поэзии Элиота» союзу поэта с Вив. Поразительно, но их отношения продлились целых семнадцать лет, после чего Элиот решил, что с него хватит. Когда они расстались в 1933 году, Вив сошла с ума. Последние девять лет своей жизни она провела в психиатрической лечебнице. Элиот ни разу ее не навестил.

К этому времени Элиот уже стал если не процветающим, то во всяком случае известным и уважаемым поэтом. Он воспринимал свои поэмы как «события», которые нужно преподносить затаившей дыхание публике не чаще, чем раз в несколько лет. Между такими событиями, как «Полые люди» и «Пепельная среда», Элиот писал критические очерки для разных литературных журналов. Именно в этих его очерках читатели впервые разглядели признаки скрытого антисемитизма, которые несколько подмочили его репутацию как критика. «Расовые и религиозные причины вкупе приводят к тому, что большое количество свободомыслящих евреев для общества нежелательно», — писал он в одной из статей. Кроме того, он смог найти теплые слова для Гитлера и Муссолини. Поклонники принялись копаться в его ранних произведениях на предмет поиска антисемитских высказываний. Они там были и до сих пор остаются пятном на его биографии.