Тайны Инков
Шрифт:
На этом «морфологические» сходства мифов кончаются, уступая место идентичности особенного, идиоматического выражения. Хотя и правильно говорить, что использование технического языка мифологии в повестях будет часто прилагать усилия для описания колюра солнцестояния в какую-то эпоху, они делают это в рамках идиоматических разновидностей местной версии данного языка. В рассматриваемом случае расстояние в 4,500 мили и предполагаемое отсутствие контактов между инками и ацтеками не достаточны для того, чтобы отмахнуться от присутствия перепела/ льюту.
Подобно Лисе, Кецалькоатль падает, когда его спугнул вспорхнувший перепел. Здесь Бирхорст выдвигает решающее замечание об идентичности «подданных» властителя и властительницы Миктлана, то есть «Святых», которым поручено сделать «склеп» для Кецалькоатля: «склеп — это мотив, заимствованный
112
Здесь Бирхорст говорит о части «Летописи Куаутитлана», документа на языке науатль, который излагает миф о Кецалькоатле… «Легенды о Солнце», которые содержат «Падение Кецалькоатля», сами по себе не указывают на какую-либо дату. Но зато мы узнаем, что Пятое Солнце было «Солнцем нашего Властителя Кецалькоатля в Туле».
Именно это действие всех звезд — «Святых», взятых вместе, и неожиданный полет перепела сводят на нет попытки Кецалькоатля установить небесный колюр, связывающий три мира. Как и в уарочирийской версии, здесь пума, змея и «птицы каждого вида» — то есть все звезды — «впадают в волнение» после того, как улетает льюту.Однако в ацтекском случае звезды теперь «ревнивы», пагубны. И препятствуют они восходу не физического солнца, а Солнца Четвертого Века, когда оба потока Млечного Пути восходят вместе с солнцами солнцестояний.
Что касается астрономической идентичности ацтекского перепела, то, по крайней мере, определенно то, что перепел, подобно андскому льюту,понимался в Мезоамерике как средство для выражения смещений вследствие прецессии в положении Млечного Пути. Эти сведения содержатся в майяском «Кусебе», мрачной книге апокалиптического пророчества, созданной в колониальный период: «…усевшись стаей, перепела будут громко кричать с ветки сейбы [дерева]…». Бирхорст пересказывает этот отрывок следующим образом: «Роящиеся подобно бесчисленным душам преисподней, злые птицы смерти прилетают, чтобы навалиться на сейбу, то есть древо жизни…». Благодаря работе Линды Шеле ныне хорошо известно, что образ дерева сейбы, земное проявление древа жизни, относится, на уровне астрономии, к Млечному Пути. Образ перепела на древе жизни — это образ дестабилизации, как может судить всякий, кто наблюдал неловкое поведение перепела в полете и его попытку приземлиться.
Оба мифа отражают понятие о «дестабилизации» Млечного Пути посредством изображения неловкого полета перепела. Но в то время как андская версия сосредоточена на комическом потенциале льюту,ацтекская версия неустанно изображает его как предвестника гибели. Чтобы уловить значение этого различия, необходимо понять, когда был сотворен ацтекский миф.
Известно, что ацтеки сжигали древние кодексы. В то время, когда тольтеки достигли пика своего величия примерно в X столетии н. э., ацтеки числились среди племен, известных как чичимеки, то есть «варвары», бродячие охотники засушливых областей северной Мексики и юга штата Техас. Когда тольтеки правили в Туле, чичимеки в большей мере озабочены избеганием скорпионов и гремучих змей, чем прекрасными достоинствами мифологического тона. Когда, начиная приблизительно с тринадцатого столетия, эти племена стали мигрировать в центральные районы Мексики, они впервые вошли в контакт с высокой цивилизацией. Ацтекские версии мифов о Кецалькоатле представляют собой переработкидревних источников, чьи письменные версии они уничтожили. Ацтеки уничтожали эти кодексы, с тем чтобы их собственная версия мифологической базы данных не могла бы оспариваться. Частью этих усилий было отражение фаталистского видения, которое будет оправдывать действия Ацтекской Империи. Хотя я должен был еще осознать величие этого видения, я к тому времени знал достаточно, чтобы определить словоупотребления гибели.
Новое прочтение ацтекского мифа о падении Кецалькоатля меня потрясло, и не просто потому, что рассказ был функционально идентичен андскому мифу о Лисе и Перепеле. Было довольно необычно предположить, что уже в девятом или десятом столетии происходил своего рода обмен между Андами и Мексикой. Более обнадеживающим был тот факт, что и инки, и ацтеки, казалось, начали фактически одновременно развивать «идиому гибели».
Я не знал, что происходит. Все, что я мог разглядеть, заключалось в том, что, начиная с времени составителей уарочирийских мифов, у инков произошел радикальный сдвиг в восприятии небес и что он включал в себя процесс проецирования чувства вины на звезды. Я ощутил, что корень этой идеи был связан с толчком, приданным техническому языку мифологии воинами после падения Уари. Это было открытием сезона на политическое использование священной традиции. Что ж до того, почему весь этот процесс, казалось, развивался также в Мексике, я оставался в недоумении. Все, что я мог бы уяснить, состояло в том, что инки и ацтеки, казалось, возлагали вину за что-то на звезды. В уарочирийских мифах животные-звезды были «ответственны» за события в небесной сфере, но не было ничего подобного этому. У инков заразительное предчувствие висело в воздухе. В Куско произносились пророчества. А там, в небесах, нечто клевало кости предков.
Я увлекся тем, что смог увидеть: проблемой ответственности против вины, проецируемой на звезды. Я пробовал думать о мифах, в которых звезды участвовалив каких-то действиях, достойных упрека. В мифах 200 года до н. э. звезды были пассивны. Их создал Виракоча. В мифах о потопе 650 года н. э. животные-звезды уже реагировали на ситуацию, взбираясь на гору ради спасения. В уарочирийских мифах они работали вместе, как это делают крестьяне. Это было понятно, поскольку те же самые животные звезды выступали небесными прародителями/покровителями различных племен. Кроме того, мифы Уарочири не были инкскими мифами. Возможно, только инки были посвящены в эту новую тайну на небесах. В этом был некоторый смысл. Именно у них появилось пророчество и именно они хранили его тайну.
Единственной из прочих историй, которая, как казалось, отдаленно отвечала этой потребности, был фрагмент из другой истории Уарочири о небесной Ламе, известной там как Якана:
«Они говорят, что Якана является побудителем/ка-мак/ перемещений лам через середину неба. Мы, коренные народы, можем видеть, как она выделяется темным пятном.
Якана перемещается внутри Млечного Пути. Она большая, действительно большая. Она становится чернее, когда приближается по небу, с двумя глазами и очень большой шеей…
В полночь, когда никто не обращает внимания, Якана выпивает всю воду из океана. Если Якана не сумеет выпить ее, вода быстро затопит весь мир.
Перед Яканой движется маленькое темное пятно, и, насколько нам известно, люди называет его Тинамоу».
Итак, имелся некий объект в неподвижной сфере звезд, обладавший важнейшей ответственностью.
Это изображение небесной Ламы не несло в себе ничего дурного, однако по отношению к этой истории имелось нечто странное, что я не сразу понял. Оно, казалось, говорило, что небесная Лама сдерживала потоп, что именно в этом состояла ее «роль». Здесь, конечно, было участие и, как в других уарочирийских мифах, никакого оттенка вины. Тем не менее здесь было нечто странно зловещее. В конечном счете я понял, что эта история была единственным мифом в испанских хрониках,» повествующим в настоящем времени.Действительно ли надвигался «потоп» — важное прецессионное событие — или я слишком многое вычитал в этой истории? Я нашел слово кечуа для обозначения надвигающегося потопа, переводимого как «затопление» или как «погружение» (sepultado)у Аргедаса. Во-первых, слово было чисто аймарского происхождения, пампауахуан. Пампаозначает «плоскую равнину». Уахуаня встречал прежде. Это был аймарский синрним уира,понятия наклоненной плоскости. Этот термин не имел ничего общего с водой и полностью относился к астрономии. Иными словами, «Если лама не сумеет выпить всю воду, плоскость всего мира наклонится».