Тайны мертвецов, или Новая история
Шрифт:
Анджела смотрит в улыбающиеся глаза Саймона:
– Да вы надо мною смеётесь! – восклицает она полувесело-полусердито.
– Разумеется, – подтверждает Чарльз Саймон, и в глазах его пляшут чёртики.
– По-моему, я не сказала ничего забавного.
– Думаю, мисс Эванс, вас сердит только то, – с ухмылкой на губах отвечает Саймон, – что в этом «вопиющем безобразии» участвует мисс Миллер, а не вы.
Он, как говорится, попал не в бровь, а в глаз. Однако Анджела не хочет признаваться в своих чувствах:
– Что за бессмыслица, честное слово! – произносит она, гордо вскидывая
– Что-то, голубушка, я не очень вам верю, – усмехается Саймон.
– Ну и не верьте, – Анджела сердито надувает губы.
– А быть злюкой, мисс Эванс, вам не идёт. Я не хотел вас обидеть.
– Вряд ли это вообще может быть к лицу, – улыбается Анджела.
Танцуя с Амелией Миллер, Артур тоже украдкою смотрит на Анджелу. Мисс Миллер замечает это:
– Думаю, мистер Андерсон, – говорит она, – вы бы гораздо охотней танцевали с мисс Эванс.
– Вовсе нет, – возражает Артур. – Поверьте, мисс Миллер, вы здесь единственная девушка, достойная моего внимания.
– А мисс Эванс? Она очень красива.
– Мисс Эванс, конечно, не безобразна, но недостаточно привлекательна, чтобы обаять меня.
Позже Анджела рассказывает о новой постановке «Гамлета»:
– По-моему, – замечает девушка, завершая свой рассказ, – Гамлету было бы лучше смириться. Тогда бы всё обошлось смертью прежнего короля. Нет принц намекнул дяде, что знает его тайну, и пошло-поехало! Сам принц тоже хорош: случайно убил Полония, хладнокровно обрёк на смерть двух человек, с которыми раньше был дружен. А ведь они, может быть, даже не знали, что письмо, которое они везут, – приказ о его казни. Сделал несчастной Офелию.
Артур пристально смотрит на Анджелу:
– Значит, по-вашему, мисс Эванс, надо было оставить убийство отца безнаказанным, пусть преступники творят, что хотят?
– Я просто не считаю, что восстановление справедливости стоит таких жертв, – отвечает Анджела, не думая смущаться.
Лоуренс Гилсон по привычке скрещивает руки на груди:
– Bonum intentio, bonum methods, моя дорогая, – говорит он.
– Что это означает? – спрашивает Блер.
– В переводе с латыни, – отвечает мистер Гилсон, – это значит «цель оправдывает средства», молодой человек. Как сам Гамлет говорил, «из жалости я должен быть жесток».
Неужели он когда-то был мальчишкой, которого так сильно восхищал сумасбродный рыцарь Дон Кихот? Мальчишкой, которому гордость не позволяла заплакать, когда учитель бил его тростью. Но из-за четвёрки, полученной вместо пятёрки, Лоуренс мог расплакаться от злости на себя. У него – и что-то не получилось! При этом он охотней получил бы двойку, чем у кого-нибудь списал. Да и сам списывать не давал.
«Сирена, – думает Лоуренс Гилсон об Анджеле. – Прелестна, как белая роза, как сама любовь. Но стоит оборвать у розы лепестки, и останется лишь стебель с листьями и острыми шипами. Анджела Эванс… Как же она похожа на Аманду! Такие же голубые глаза, светлые, как белое вино, волосы. Та же привычка подпирать рукой правую щёку. Даже её платье такого же оттенка, какого было платье Аманды
– Мне больше по душе Ромео, – молвит мисс Миллер.
– У бурных чувств неистовый конец,
Он совпадает с мнимой их победой,
Распадом слиты порох и огонь,
Так сладок мёд, что, наконец, и гадок,4 – говорит Анджела, намекая, чем кончается подобная любовь.
– Но ведь, не правда ли, ради любви можно отдать жизнь? – возражает Амелия Миллер.
В чёрном платье мисс Миллер похожа на чёрного лебедя.
– Да, юная леди. Особенно чужую, – изрекает детектив Гилсон.
– А я недавно был на постановке «Отелло», – говорит Джордж Стивен.
Отелло… В тот же миг перед глазами Блера возникает окровавленное тело молодой прелестной женщины, горло у которой перерезано.
Одиннадцать гостей и двое слуг. Тринадцать. Их тринадцать. Сейчас они начнут обедать. В первый раз эти люди собираются все вместе. В первый и в последний раз.
Тринадцать – число с дурной славой, называется также «чёртова дюжина». Есть примета: если за одним столом собирается тринадцать человек, то не пройдёт и года, как один из них умрёт. Как видно, это связано с последней трапезой Христа. Из двенадцати учеников, которые с ним тогда были, один оказался предателем.
Если же тринадцатое число месяца выпадает на пятницу, то такой день многие считают несчастливым. Даже величайшие умы не чужды были этому. Гёте, например, пятницу тринадцатое проводил в постели, а Наполеон на данный день не назначал сражений.
Вот в гостиной появляется дворецкий и объявляет, что обед готов. Не медля ни минуты, все идут в столовую. Чарльз Саймон с отменной учтивостью отодвигает для Анджелы стул.
– Благодарю вас, мистер Саймон, – любезно улыбаясь, произносит Анджела.
– Не стоит благодарности, мисс Эванс.
Он садится рядом с Анджелой, полностью довольный тем, что удалось ей угодить.
Обед великолепен. Миссис Рассел отлично готовит. Да и муж её прислуживает просто безупречно. Кажется, будто бы всё хорошо.
После обеда Расселы подносят кофе. Казалось бы, всё мирно, безмятежно.
«Цепкий взгляд у этого старика, – думает молодой журналист Эдгар Фейбер, глядя на мистера Гилсона. – Такое ощущение, что он мысленно рисует на всех нас карикатуры! Лоуренс Гилсон. Я вот всё думаю: откуда мне знакомо это имя? И где я мог видеть Гилсона раньше? Ах да, вспомнил. Я виделся с ним, когда писал о тех убийствах на пароходе! Он их расследовал! Настоящий гений в своём деле! Интересно, зачем он здесь?»
Тут Фейбер переводит взгляд на мисс Миллер.
«Прелестное создание! – говорит он себе. – Амелия. Это чудесное имя. Хорошо, что не Каролина».
Подавая кофе Джорджу Стивену, миссис Рассел собирается дать чашку в руки. Вдруг чашка опрокидывается. Горячий кофе льётся прямо на белоснежную рубашку этого мужчины:
– Ай! – кричит Стивен. – Чёрт возьми, как же вы неуклюжи.
– Простите, сэр, – говорит миссис Рассел, исправляя свою оплошность. – Я схожу на кухню и принесу вам другую чашку. Специально для вас.