Тайны митрополита

Злотников Роман Валерьевич

– Ну, я, – помявшись, вышел вперед Ерема.

– И я, – вышел за ним еще один мальчонка.

– И я хочу!

– И я.

– Значит, так, мальцы. Завтра жду в доме Твердовом, – еще раз оглядев толпу ребятишек, довольно улыбнулся Николай Сергеевич. – Знаете где?

– Знаем!

– Когда прийти-то? – загудело пацанье.

– Когда?.. – этот вопрос поставил Булыцкого в тупик. В бытности его в Троицком монастыре, такой вопрос в принципе не возникал, так как время вообще смысл свой потеряло. Даже время, выделенное на послушания, разнилось у всех схимников.

А теперь…

– После молебна утреннего, – проблема так же неожиданно разрешилась, как и возникла; кто-то из мальчонок дал вполне себе здравую идею.

– Вот и ладно, – с готовностью подтвердил пенсионер, – после молебна жду. Дом Тверда знаете где?

– Знаю, – отозвались ребята.

– Чего стоим тогда? Айда по домам! А тебе, – обратился он к Тимохе, – еще раз услышу, что головы дуришь, ухи повыворачиваю так, что сегодняшнее за радость вспомнится, сразумел?!

– Угу, – растирая по физиономии слезы, прогудел тот.

– Поди!

Всхлипывая да слезы размазывая по физиономии, Тимоха поплелся прочь, а Булыцкий, разом про парня забыв, что-то там насвистывая, двинул к дому.

Чудно было идти по такой Москве. Вокруг – деревянные срубы, под ногами – кудахчущие куры, в воздухе – амбре из сотен таких непривычных для городского жителя запахов, а на дворе – ни души. И это – посреди дня! Усмехаясь, двинулся Николай Сергеевич к дому Тверда. Уже подходя, шум услыхал: не то вскрик, не то возня какая-то.

– Кто здесь?! – окликнул пришелец и, сам не зная зачем, повернувшись, двинулся на шум; благо совсем рядом это было. – Что там за беда?! – прикрикнул он зачем-то. Тут же стихло все разом. Шум еще какой-то, навроде как тикает кто-то – шаги торопливые. – Ох, вороватые если, ухи пообрываю! – проорал он, выруливая за амбар и тут же остолбенело замер. Шагах в десяти от него, мордой в снег, неестественно вывернув голову, лежал бородатый мужик.

– Эй, православный! – окликнул Булыцкий, про все забыв, бросившись на помощь. – Эй, люди! На помощь! – бухаясь на колени радом с пострадавшим, преподаватель попытался поднять его. – Подымайся! Звать-то тебя как?! Угрим? – выдохнул трудовик, разом узнав в том схимника из монастыря Троицкого. – Угрим! Угрим!!! – схватив за плечи, пенсионер принялся тормошить убитого. – Да очнись же ты, Угрим!

– Держи лиходея! – налетели на Булыцкого несколько крепких мужиков, разом скручивая и оттаскивая от жертвы.

– Пустите! Прочь подите все!!! Да, пустите вы, черти!!!! – как Балу в мультяшке про Маугли стряхивал, отбивался, налево и направо кулаками круша, бился пенсионер. – Душегубы!!! Всех положу! – орал он, ломясь в атаку. – Трижды его валили в снег и трижды он, словно Терминатор, поднимался, чтобы, широко расставив ноги, снова бить, крушить, терзать.

Поединок закончился бесславно. Кто-то от души палкой какой-то огрел пенсионера по спине, разом выбив дух. Последнее, что помнил тот, – обжигающе-холодный снег на морде да за шиворотом.

– Ну, Никола, – первое, что услыхал трудовик, придя в себя. – И что тебе не сидится-то? Чего тебя

в лихо все тянет-то?!

С трудом подняв заплывшие веки, Булыцкий сообразил, что снова оказался в доме Тверда, а с обеих сторон от него на скамьях сидят князь с митрополитом.

– За смертоубийство, ведаешь, чего положено! – как показалось, торжествующе прошипел Киприан. – Так то – за простого, а тут – схимника смиренного живота лишил!

– Не убивал я. – Трудовик, пытаясь подняться, но тут же обнаружил, что руки и ноги его – связаны.

– А кто тогда?! – взвился Киприан. – Раз тебя только с ним и видели, а?! Если не ты, так чего кулаками махать полез, а?!

– А чего мне орать было, ежели бы я душегуб? – изловчившись, преподаватель, пересиливая боль в спине, резким движением принял сидячее положение, спустив связанные ноги на пол. – На помощь чего звать, а?!

– А вдруг не ты звал, а?! – Священнослужитель буквально впился взглядом в оппонента.

– Мужики что говорят? Небось и не спрашивал, – фыркнул в ответ подозреваемый.

– Ты на других-то не тычь! Сам отвечай! – владыка снова ринулся в атаку, однако в этот раз уже менее уверенно.

– А то, что, если бы не они, так и беде быть, – прогудел князь. – Веревки сними, – Дмитрий Иванович кивнул одному из стражников, и тот несколькими ловкими движениями рассек путы. Вспыхнув от злобы, Киприан резко поднялся и вышел из комнаты вон.

– Чего, как преступника-то? – потирая затекшие конечности, Булыцкий повернулся к князю. – С владыкой-то что? Чего он?

– Я мастеровых к тебе прислал, а ты их… – раздосадованно махнул рукой его собеседник.

– Прости, – проверяя рукой, а цела ли горящая от тумаков морда, прогудел пенсионер.

– Не из грядущего коли был бы, так в дружину забрал, – уважительно кивнул князь. – Мастеровые-то уж почто крепки, да шестеро сладить не могли с тобой. А на Киприана не хули, – помолчав, добавил он. – Убиенный – Угрим. Сергия Радонежского схимник. Горе сердце тронуло, вот и осерчал.

– Братом звали моим, – вздохнув, ответил Николай Сергеевич.

– Почто?

– Похожи потому как, что ростом, что рожами, что повадками.

– Мастеровые, когда тебя от него отдирали, вот чего нашли, – кивнул князь на табуретку. Булыцкий послушно глянул.

– Ну, крестик медный. Ну и что?

– А то, что крест – родильный [79] , – перевернув находку, пояснил Дмитрий Иванович. – Гляди-ка: Остафий! – прочитал он надпись на обратной стороне.

– Ну и что?

– А то, что вспоминай, кто у тебя из ворогов по имени Остафий есть. И приглядывай, может, кого без креста заприметишь; верный знак, что душегуб он.

79

Родильный крест – крест с нанесенным именем, данным при рождении. Это имя, для защиты младенца, знали только родители и духовный пастырь. Для всех остальных использовалось иное имя.