Тайны митрополита
Шрифт:
Обжигающе-холодная вода махом одним сняла усталость вперемешку с хмелем, раздражением и злобой, оставляя лишь пустоту и страх оказавшегося в ледяной воде беспомощного человека. От неожиданности почти разом свело мышцы и сперло дыхание. В глазах потемнело, и в глотке завяз, застрял крик о помощи. Сообразив, какую же он сотворил сейчас глупость, Булыцкий попытался выбраться на берег, однако одеревеневшие мышцы отказались слушаться, и вместо двух-трех энергичных гребков вышли какие-то рывки, больше похожие на предсмертные конвульсии. Тело начало медленно погружаться в прозрачную воду, словно бы утягиваемое ко дну
– Ох, Никола, беда с тобой, шельма! – раздался знакомый яростный рык у самого уха пенсионера. Чья-то мощная пятерня, схватив мужчину за волосы, рывком вытащила его на поверхность. – Мало, что другим жизни портишь, так и себе не даешь?! Куда тебя опять нелегкая понесла-то, а?! Мне-то за что на седины ты упал?! Думал; утопнешь, и слава Богу, так нет ведь – вытаскивать полез!!! У, песий сын!!!
Судорога не отпускала, и, даже оказавшись на берегу, пожилой человек не смог выпрямиться. Плюс еще и слабость хмельная, да с дрожью крупной пошла по телу; от нее – и судороги сильнее.
– Спасибо! – трясясь от холода, выдавил трудовик. С трудом фокусируя взгляд, он, наконец-то понял, что спаситель его – не кто иной, как Милован. А рядом с ним – верный Никодим.
– Ну, что?! Проорался?! Что, легче стало, как на девке сорвался, а? А ну, как на мне попробуй!!! – брызгая во все стороны слюной, орал бывший лихой.
– Да идите вы все, – с трудом встряхнул головой пришелец. Это движение, вроде незначительное, лишило его последних сил. Голова вдруг закружилась, а живот скрутило мощным спазмом. Сложившись пополам, Николай Сергеевич с шумом опорожнил желудок, сблевывая на снег хмель, боль и ярость.
– А ну утоп бы, так и легче кому от этого-то, а?! – словно кукла во все стороны размахивая руками, продолжал бесноваться Милован. – Чего удумал: руки на себя наложить!!! У, я тебя!!! – Как цуцыка схвативши товарища за шкирку, бородач поволок отплевывающегося преподавателя в дом. – Зипун подбери! – рыкнул дружинник на растерявшегося Никодима. – Здесь где-то! Недалеко!
– Спасибо, – сквозь дрожь выдавил Булыцкий.
– Вот наказание-то!!! За грехи какие хоть?!! – зло рычал бывший лихой, не обращая внимания на вялые протесты товарища. – Живее давай!!! – Бесцеремонно распахнув входную дверь, тот заволок пенсионера в дом и подняв по ступеням, с шумом втащил в комнату и подвел товарища к еще теплой печи. – Грейся давай! – рыкнул он, швыряя горе-искателя приключений на скамью. Затем, так же бесцеремонно откинув металлическую, – ох и не хватило терпения Булыцкому ждать, пока смастерят ему что-то, а попросту заказал у кузнеца, благо у того оказался свежевыкованный [84] лист металла, – заслонку, живо растопил огонь в брюхе печи.
84
Листовой металл на Руси делался не путем проката, а путем длительной ковки.
– Ах ты Гошподи! Вот педа-то?! – по-бабьи всплеснув руками, запричитал подоспевший с зипуном Никодим. – Ну напился, ну, ш кем не бывает? Ну, проорался. На дефку руку поднял, так ш кем не бывает?! Тут мужики иной раж баб своих учат, а ты из-за дефки кручинишься. Так пезродные мы; што она, что я.
– Да уйди ты! – оттолкнул его Милован. –
– Терзи! – пришедший в себя Никодим приволок добротный тулуп.
– Одевай! – вытерев товарища, рявкнул дружинник. – Матрена, поди отсюда! – прикрикнул он на притихшую в углу девушку. – Не видишь, что ли, дела срамные здесь! – Та, закрыв лицо руками, исчезла в выделенной ей комнате. – Вот и ладно, – укутав пенсионера, продолжал между тем бывший лихой. – Отогревайся.
– Ты, Никола, на пець свою поднимайся, – добавил Никодим. – Оно всяко теплее там.
– А ты, – все еще трясясь от холода, глядя на спасителя, пролепетал в ответ Николай Сергеевич. – Сам тоже в воду полез; чего не сушишься?! – И правда, Милован сейчас выглядел ничуть не лучше. Мокрый до нитки, с той лишь разницей, что пенсионер практически в исподнем нырял, а Милован полез в полном облачении.
– Успею, – огрызнулся в ответ тот. – Ты бы дурить не стал, так и мне бы ноги студить не пришлось.
– Так и не мочил бы! Делал что перед домом?
– Тебя видеть хотел, – сверкнув глазами, ответил бывший лихой. – Бока намять.
– Чего?
– Почто Матрену обидел?! Не твоя она!
– Твоя, что ли?
– А хоть и так. Тебя-то кто просил!
– А меня кто спрашивал, что ли? – оскалился в ответ Николай Сергеевич. – Самому, как снег на голову. Вон, княжьей волей мне ее отдали.
– Чего мелешь?
– Того и мелю!
В ответ Милован не нашелся что и сказать; лишь молча губами шевелил, словно бы молитву какую читал.
– Ему то дело какое? – только и нашел что спросить он. – Не княжье то дело, девок чужих дарить.
– Это у него и спрашивай, – зло ответил трудовик.
– А в воду чего полез, раз так?! Вот невидаль: руку на дворовую поднял.
– Это здесь, – выдохнул пришелец. – А у меня в грядущем – благочинство в другом.
– В чем же это?
– А в том, чтобы бабу и пальцем не тронуть, – забираясь на печь, процедил Булыцкий. – Да любить и заботу проявлять.
– Ха! – прыснул в ответ бородач. – А как злоба, так и на ком вымещать?! На соседе, что ли?! Так то зубьев не напасешься! А, чего доброго, до смертоубийства доведешь. Ладно тебя, а как сам без поводу людину на свет тот отправишь, так и сам следом пойдешь. Вот в грядущем твоем мужикам туго живется! Хоть ты с тоски вой!
– Тьфу на тебя! – зло огрызнулся пенсионер. – Переодевайся давай, или по банкам соскучился?! – Тот не стал спорить и, живо скинув мокрые шмотки, растерся тем же полотенцем и оделся в сухие вещички.
– Эх, Никола, Никола, – закончив, невесело усмехнулся Милован. – Вижу, тяжко тебе здесь.
– Тебе печаль какая? – хмуро отозвался пожилой человек. – Люба она тебе, что ли? – осенило его вдруг догадкой.
– Ну, люба, – буркнул тот в ответ.
– А годов-то тебе сколько? – только сейчас сообразив, что товарищ его моложе намного, чем издалека кажется. Борода уж больно космата, да и сам чуть косолап да неуклюж. А так… Ни тебе печали старческой в глазах, ни морщин особо глубоких, ничего говорящего за то, что товарищ его – старик глубокий.