Тайны моей сестры
Шрифт:
– Давай помогу. – Пол приседает рядом со мной и начинает собирать с пола всякие мелочи. Он протягивает мне пачку таблеток и прищуривается, когда я торопливо кидаю их в чемодан.
– Неужели все зашло так далеко? – спрашивает он, поднимаясь на ноги. – Это ведь очень вредно. Даже опасно. Ты же можешь умереть от передозировки.
– Я знаю, что делаю, – отвечаю я, пока он открывает дверь. – Я теперь большая девочка. Знаю, что можно, а что нельзя.
– Да, но даже большие девочки могут попасть в беду, – мотая головой, говорит Пол. – Таблетки-то серьезные.
– Честное слово, Пол, со мной все нормально, – говорю
Но, уже собираясь закрывать дверь, я кое-что вспоминаю.
– Я мигом, – говорю я, забегая обратно в дом. – Забыла свою счастливую ручку.
– Счастливую ручку? – кричит он с первой ступеньки. – Вот те на! Теперь я знаю о тебе все.
Зайдя в гостиную, я смотрю на кофейный столик, где в последний раз видела ручку, но ее там нет.
– Странно, – удивляюсь я. – Я уверена, что утром оставила ее тут.
– Да ладно тебе, – говорит Пол, заходя в комнату. – Мы опаздываем. Если хочешь, я одолжу тебе мой счастливый Bic.
Улыбаясь, он сует руку в карман и вытаскивает старую шариковую ручку с обгрызенным колпачком. Я беру ее и кладу в карман. Но идя к двери, я чувствую странную тревогу. Куда она подевалась? Я четко помню, что положила ее рядом с блокнотом, в котором писала.
– Не представляю, что делать, если она не найдется, – говорю я Полу, когда мы выходим на улицу.
– Найдется, – уверяет он меня, запирая дверь. – С ручками всегда так.
Я киваю, но, пока мы идем к машине, меня не покидает беспокойство.
– Вспомни, что ты сегодня делала, – говорит Пол, показывая брелком сигнализации на водительское сиденье. – Мне обычно помогает.
Пока он суетливо поправляет зеркало и проверяет, пристегнут ли ремень, я достаю телефон и смотрю, нет ли сообщений. Пусто. Я начинаю писать, но мне так много хочется сказать, что я не знаю, с чего начать. Пол заводит машину; я удаляю написанное и убираю телефон.
– Что-то важное? – спрашивает Пол, медленно трогаясь.
– Нет, – отвечаю я. – Отвечу позже.
Пол включает радио, и машину заполняет громкий голос ведущего, но все мои мысли только о счастливой ручке. Это плохой знак, говорю я себе. Может быть, это значит, что удача меня покинула.
На предзакатном небе мрачно висит солнце. Сидя на скамейке, я наблюдаю, как слабые солнечные лучи скользят по водной глади, а в гавань возвращаются последние рыбацкие лодки.
Я попросила Пола высадить меня у набережной, когда мы возвращались из юридической конторы, где я целый час пила остывший чай и читала завещание моей матери. После того, как все документы были подписаны, приятная молодая женщина по имени Мария протянула мне конверт – письмо от мамы. Я оторопела. Не ожидала, что мама оставит письмо.
Пол предложил составить компанию, но я знала, что мне будет легче услышать мамины последние слова в одиночестве, и решила отправиться с письмом на Руку Нептуна, каменный мол длиной около полутора километров, куда мы с мамой часто приходили еще до рождения Салли смотреть на входящие в гавань лодки. Мне почему-то показалось, что лучше места не найти.
Я сижу с запечатанным конвертом на коленях, и ледяной ветер хлещет меня по лицу. В метре от меня орут и ругаются рыбаки, вытаскивая на берег тяжелые сети, полные камбалы и серебристого угря, и отгоняя чаек, учуявших запах смерти и свирепо кружащихся у них над головами.
Крики
Волны подо мной ударяются о камни, как крохотные взрывы. Бум, пауза. Бум, пауза. Этот звук меня убаюкивает. Здесь я чувствую себя в безопасности. Наконец я разрываю конверт и расправляю на коленях лиловый лист бумаги; когда я вижу характерный мамин почерк с завитушками, чувствую, как волны бьются в такт ударам моего сердца.
30 сентября, 1993
Моя милая Кейт,
Я пишу это письмо в нашем любимом месте – на большом старом зеленом кресле, где я качала тебя маленькую на руках и где ты любила сидеть с книжкой в руках, когда стала постарше. У меня до сих пор перед глазами твое задумчивое, неподвижное, как у статуи, лицо. Иногда твое молчание пугало, и мне приходилось тебя окрикивать, чтобы убедиться, что ты все еще здесь, что не уплыла в далекие края.
Смерть твоего отца побудила меня привести дела в порядок и составить завещание, но помимо этого я хотела написать тебе письмо, которое ты прочтешь только после моей смерти.
Его больше нет, Кейт, и сейчас я хочу попросить у тебя прощения. В детстве ты насмотрелась такого, чего ни один ребенок не должен знать. Мы никогда об этом не говорили, и твое молчание меня пугало не меньше его кулаков. Я волновалась, что все произошедшее потрясло тебя настолько сильно, что ты никогда не оправишься.
Кейт, пусть он был чудовищем, но у него была на то причина. Он потерял ребенка, своего любимого Дэвида, и хотя мы сказали вам с сестрой, что произошел несчастный случай, это неправда. Дело в том, что Дэвид умер по моей вине, и я живу с этим всю жизнь.
Ветер теребит края бумаги, и слова плывут у меня перед глазами; я прищуриваюсь, чтобы их разглядеть. Вот она – старая рана, которая так и не затянулась. Объяснения и мольба, вина и горе – все это здесь, в мамином письме; долгие годы раскаяния, записанные бирюзовыми чернилами.