Тайны моей сестры
Шрифт:
– Вон та дальняя, у валунов, – говорит он, показывая на небольшое черно-белое суденышко.
Я прищуриваюсь, пытаясь разобрать наклонные буквы, но не могу.
– Как она называется? – спрашиваю я.
– Ахерон, – слегка улыбаясь, говорит он.
– Река скорби! – восклицаю я. – Мрачновато.
– Да, – говорит он. – Зато правдиво. Люди забывают, насколько зловещим может быть море.
Он замолкает, и я наблюдаю, как он смотрит на воду. Крепкий и плотный, он всем своим существом
– Тяжелая, должно быть, работа, – говорю я.
– Временами, – отвечает он. – Главное, что бы ни случилось, помнить, что этого зверя не приручишь. – Он показывает на море. – Последнее слово всегда за ним.
Я собираюсь ответить, но ветер уносит мои слова. Один из рыбаков зовет Рэя, и тот поднимает руку.
– Иду, Джек! – Он поворачивается ко мне. – Мне пора, – говорит он. – Рад был тебя повидать, милая.
Он треплет меня по плечу и улыбается.
– Я тоже, Рэй, – отвечаю я, вдруг чувствуя себя маленькой девочкой.
– Передавай привет Салли, – говорит он. – Берегите друг дружку. Теперь, когда вашей мамы не стало, вам надо держаться вместе. Нет ничего важнее семьи.
Мгновение он смотрит на меня, а затем кивает и шагает к своим приятелям.
Нет ничего важнее семьи.
Я прохожу мимо группы ребятишек, ловящих крабов на удочку у края мола. Две маленькие девочки начинают спорить из-за запутавшейся лески, но тут вмешивается девочка постарше и начинает ее распутывать. В этот момент я понимаю, что нужно делать. Достав телефон, я торопливо набираю короткое сообщение:
Скоро загляну.
Убрав телефон в карман, я ловлю такси. Я знаю, что будет непросто, но мне нужно с ней поговорить. Рэй прав: кроме нее, у меня больше никого нет.
Полицейский участок Херн Бэй
18 часов под арестом
– Не хотите стакан воды?
Отвернувшись от окна, я пытаюсь взять себя в руки.
– Нет, спасибо, все в порядке, – отвечаю я, но стоит усесться на синий пластмассовый стул, как перед глазами у меня, словно фильм в перемотке, проносятся картинки. Голова раскалывается, но я пытаюсь не показывать Шоу свое состояние. Нужно выглядеть спокойной, иначе мне конец.
– Хорошо, – говорит Шоу, сложив руки вместе. – Мы говорили о вашем последнем рабочем дне в редакции. Правильно ли я понимаю, что через два дня вы уехали в Алеппо?
Внутри у меня все сжимается, но я пытаюсь не подавать виду. Это интервью, а я журналист. Я справлюсь. Надо просто оставаться начеку, и тогда я смогу ответить на все каверзные вопросы и перехитрить ее.
– Да, все верно.
– Это ведь было крайне опасное задание, – продолжает
Она не отстанет. И хотя я меньше всего на свете хочу говорить о Сирии, чувствую, что придется. Но я скажу ей ровно столько, сколько хочу, ни словом больше.
– С чего вы взяли, что нелегально?
Открыв рот, чтобы заговорить, она смотрит в записи. Несколько мгновений листает страницы, после чего поднимает взгляд на меня.
– Гарри Вайн рассказал полицейским, когда с ним связались, – говорит она, держа в руке лист бумаги. Распечатка моего последнего репортажа. Видимо, Гарри поделился.
– Вижу, Гарри вам очень помог, – с невеселым смешком говорю я. Смотрю ей в глаза так долго, насколько возможно. Она не должна знать, что я разваливаюсь на куски.
– Насколько мне известно, округ, в который вы приехали, находился в блокаде, – говорит она, выдерживая мой взгляд. – И был под минометным огнем.
Я киваю.
– И почти каждую ночь вы отсиживались в подвале, принадлежавшем хозяину магазина и его семье.
– Да.
– У хозяина магазина был сын, – продолжает она. – Маленький мальчик.
Я хочу, чтобы она замолчала. Хочу на нее накричать, но нужно сохранять спокойствие. Я должна.
– Вы сильно привязались к этому мальчику, не так ли, Кейт?
Я вижу его маленькое личико, смотрящее на меня из дверного проема; в руках у него клочок бумаги. Я принес тебе подарок, чтобы рассмешить всех угрюмых людей в Англии.
– Я находилась там по работе, доктор Шоу.
Это называется книга улыбок. Смотри.
– Но с детьми все иначе, – продолжает она. – Они более ранимые, чем взрослые. Их нужно защищать.
Мама сказала, тебе грустно. Я тебя развеселю.
Я прочищаю горло, и его голос умолкает.
– Да, нужно.
– Вы ведь в работе часто делаете акцент на детях?
– Да, – отвечаю я.
– Почему?
– Потому что они жертвы, невинные свидетели происходящего, – отвечаю я. – Когда видишь ребенка, пережившего войну, понимаешь, насколько все это бессмысленно. Дети не видят границ и барьеров. Им чужды племенные устои и политика; они просто хотят играть, ходить в школу, быть в безопасности.
Мгновение Шоу молчит, а затем склоняет голову набок, смотрит на меня и улыбается.
– У вас есть дети?
– Нет. И вы это знаете.
– Просто забавно, что вы любите детей, но матерью не становитесь.
– Дело не в том, чтобы быть матерью, доктор Шоу, – отвечаю я. – А в том, чтобы быть человеком.
– А вы хотели бы стать матерью?
– Нет.
И хотя мой голос остается спокойным, мне хочется кричать от боли. Хватит. Пожалуйста, хватит.
– Вы ведь не замужем?