Тайны Парижа

Террайль Понсон дю

Однако молчание не могло продолжаться вечно, и молодая женщина прервала его первая; сделав шаг по направлению к Арману, она спросила его:

– Кто вы и что вам нужно?

В свою очередь Арман, не страшась направленного на него пистолета, сделал шаг к ней.

Тогда луч света от лампы, стоявшей на камине, упал ему прямо на лицо, и если Дама в черной перчатке хоть немного помнила его, то должна была бы узнать его.

– Успокойтесь, сударыня, – сказал взволнованным и в то же время твердым

голосом Арман, – я не вор.

Узнала ли его Дама в черной перчатке или его манеры и тон его голоса успокоили ее, но только молодая женщина опустила пистолет и сделала еще шаг назад.

– Извините меня, – продолжал Арман, ободрившись. – Извините еще раз за странный способ, к которому я прибег, чтобы добраться до вас.

– Действительно, странный способ…

И, положив пистолет на камине, молодая женщина, к которой, казалось, вернулось все ее хладнокровие, села, продолжая смотреть на Армана взглядом, который трудно было выдержать на себе.

– Вы уверяете меня, – сказала она, – что вы не вор. Я вполне верю этому, видя ваше волнение. Объясните мне, однако, пожалуйста, отчего вы выбрали эту дорогу.

– Взгляните на меня…

Арман произнес эти слова с плохо скрытым волнением.

– Я вас не знаю, – ответила сухо Дама в черной перчатке.

– Вглядитесь в меня…

– Но, сударь, я прекрасно вижу вас, но не узнаю…

– Вы меня никогда не видали?

– Никогда. Если бы вы в самом деле были знакомы со мною, то могли бы войти ко мне через дверь, и я не могу объяснить вашего посещения иначе, как припадком сумасшествия…

– Сударыня!

– Вы, вероятно, один из моих соседей, страдающий лунатизмом и расхаживающий ночью по крышам или, вернее, влюбленный, шедший на свидание и ошибившийся окном.

Слова эти были сказаны презрительным и насмешливым тоном, бывшим лучом света для Армана и окончательно вернувшим ему хладнокровие.

– Вы правы, – сказал с живостью Арман. – Я влюблен, если только этим словом можно определить жгучую, глубокую страсть, которая терзает мое сердце в продолжение целого года.

Дама в черной перчатке перебила его.

– Действительно, сударь, если это так, то вы ошиблись окном.

Она взглянула на него грустно и в то же время насмешливо.

Арман отрицательно покачал головой.

– Вы думаете? – спросил он.

Молодая женщина выпрямилась, точно ужаленная змеей.

– А! – воскликнула она. – Вы еще издеваетесь надо мною… Я вас не знаю… вы ворвались ко мне ночью, в окно и осмеливаетесь говорить мне…

Дама в черной перчатке произнесла эти слова так презрительно и с таким раздражением, что Арман счел себя оскорбленным.

Бывают минуты, когда голос женщины, которую любят и по одному знаку, которой влюбленный готов отдать всю свою жизнь,

бывают минуты, когда этот голос, сделавшись ироническим и презрительным, способен привести в такое негодование, что он невольно теряет всякое самообладание и забывает всякую меру.

У Армана закружилась голова, и он вспомнил вопрос «Это вы?», сорвавшийся с губ женщины, стоявшей теперь перед ним и говорившей с ним с подавляющим презрением, и грубо ответил:

– Однако, сударыня, вы кого-то ждали. И он пальцем указал на окно.

– Ах, дерзкий! – вскричала Дама в черной перчатке, подбегая к сонетке. – Это уже более, чем наглость…

XXVII

Восклицание Дамы в черной перчатке и жест, с которым она схватилась за звонок, окончательно отрезвили Армана.

Он упал на колени, и его поза выразила такую покорность и мольбу, что рука молодой женщины остановилась. Она бросила сонетку и подошла к нему.

– Однако, сударь, – спросила она его, – чего же вы хотите? Зачем вы здесь?

Арман уже встал с колен, стоял перед ней молча, бледный и почтительный, так что она сжалилась над ним.

– Сударыня, – сказал он ей уже более уверенным голосом, – позвольте мне, прежде чем объяснить вам, каким образом я осмелился пробраться к вам, обратиться к вашей памяти.

– Говорите.

И она снова села.

– Однажды, – сказал Арман, – это было около года назад, я путешествовал в то время по Италии, ночь застала меня и одного из моих друзей в ущелье Апеннинских гор.

Арман остановился и взглянул на свою собеседницу. Дама в черной перчатке оставалась невозмутима.

– Мы услыхали вдали ружейные выстрелы, – продолжал Арман, – и час спустя увидали, как к отвратительной гостинице, где мы остановились, подъехала женщина, одетая во все черное, которую сопровождал только один слуга. Она ехала в почтовой карете, лошади которой изнемогали от усталости. Слуга был ранен, а другие спутники женщины убиты…

Арман снова остановился. Дама в черной перчатке, по-видимому, слушала его с глубоким удивлением, но ничто в ее лице не обнаруживало, что она имеет что-нибудь общее с женщиной, о которой рассказывал Арман.

Он продолжал:

– Этой женщиной были вы…

– Я?

В этом простом восклицании слышалось такое удивление, что молодой человек отступил пораженный.

– Или же, – продолжал он уже с меньшею уверенностью, – эта женщина похожа на вас так поразительно…

– О! – вскричала она. – Подобные сходства бывают довольно часто.

– Однако, – продолжал Арман, указывая на перчатку, которая была надета на одной руке молодой женщины, – у нее была так же, как и у вас, черная перчатка, и только одна…