Тайны русской души. Дневник гимназистки
Шрифт:
Только что пробежала кое-какие записи о «той» жизни в этой тетради. Какие они наивные! И ведь жила тогда именно такими чувствами и словами такими думала. А теперь – каким ребячеством кажется!..
Как много потерь!.. Но почти с каждой связано какое-нибудь приобретение. Часто – очень ценное. Только вот последняя, петроградская, имеет следствием разрушение…
Алексей Николаевич (Юдин) – на девятый день смерти Екатерины Александровны (Юдиной) – умер в больнице от холеры. Сейчас я узнала… Сейчас… Холодно… Всё дрожит внутри…
Какая бессмыслица!..
Сегодня
Он (Оботуров) писал нам два раза, а мы ничего не получали. И столько там (в тюрьме) было таких, кто ничего не получал – кроме казенного полуфунта хлеба!..
Так тяжело… Если бы знать, к кому никто не ходит! Их почти всех выпустили – третьего дня (23 октября?). И Федора Васильевича Маякова, и «Василька» – Василия Яковлевича Васильева 410 . Муся прибегала тогда же – задыхается, торопится, слова глотает:
– …Я сначала не понимала: вижу – и не узнаю… Я весь шоколад до папы оставила. Вот, знаете?.. Получила – у Миронич всё оставила и говорю: «Это уж – до папы, не буду кушать». И вот – сегодня!.. Уж как я рада!..
410
Преподаватель (с 1895 года) русского языка и словесности в ВМЖГ. (См.: Вятская Мариинская женская гимназия. Списки гимназисток, преподавателей, классных надзирательниц, начальниц гимназии. Список попечителей. 1859 – 1909 годы //=stdforum_view&o=)
Ах, слава Богу! Вот уж у кого – праздник! А то – так грустно что-то!..
Путь мой – бездорожье по увалам жизни…Мука колебаний… Длинный день туманныйТягостных метаний… Безрассветный день…Лида (Лазаренко-Гангесова) была – заходила на минутку. Спросить: можно ли мои плакаты отвезти в Москву – для отпечатания в огромном количестве… А мне – всё равно. Ведь это – Билибина 411 рисунки. А я делала всё для Лиды – и ни для кого больше…
411
Билибин Иван Яковлевич (1876 – 1942) – художник, график, театральный оформитель, участник объединения «Мир искусства».
Я на днях получила опять открытку – от Сони (Юдиной). И я не умею теперь им писать… Может быть, это – странно. Но кажется, что дико писать о каких-то своих смутных мечтаниях и почти беспричинной тоске (ведь нельзя же считать уважительной причиной беспомощную непроясненность желаний, м'yку от того, что тянет во все стороны одинаково, и не знаешь: куда идти? «Средь мира дольнего для сердца вольного…» Вот и беда-то в том, что сердце не «вольное» оказывается, а… а в положении Буриданова осла…), в то время как там – реальное горе, осязаемая тоска…
А что же написать можно? Что же нужно написать? Что сказать, чтобы тепло стало – от почтовых листков?..
А во сне я вижу их (Юдиных)
– Ниночка! – говорит.
И я обнимаю ее круглую головку, прижимаю к груди, и мы плачем – обе… Сонюша – тут же, рядом. А Миша лежит на кровати. Его глаза смотрят печально.
– Голубчик, хотите – я вас тоже поглажу?
– Да, надо, – говорит…
И о чем-то я хлопочу… Выхожу – большая равнина, белое снежное поле… Хорошо!..
А потом – цветущий сад, и Вера Феодоровна, какой-то седой аристократ-господин, и румяная – в меховой шапочке – девушка…
А проснешься: монотонные дни – без содержания, без ярких бликов… И всё – старая непроясненность… Пожалуй – хуже еще! И всколыхнула всю тоску сильнее Зинаида Семеновна (Дмитриева) – вчера:
– Вы в Петрограде занимались музыкой?
– Нет.
– Так что – напрасно начинали… А почему вы начинали?
– Видите… Мне всегда хотелось этого…
И сейчас же она (Дмитриева) обращается к тете Клавдиньке:
– А теперь метнулась английским заниматься… Вот видите – как люди изменяют музыке?..
Какая м'yка-тревога охватила!.. А накануне рисовала – рука совершенно отвыкла водить карандашом, и опять – тоска неудовлетворенности… Ничего – не мочь! Ничего – сильно, действенно, особенно – не хотеть!.. Почему ничто одно не зовет меня к себе? Почему тянет всё? И музыка, и литература, и живопись… И нет особенного – хоть маленького – но таланта! Одного – определенного, ясного. А то: и сцена даже обаятельно действовала – с самых ранних лет детства…
Господи, хоть бы что-нибудь – одно! А то – такая бесцветность!.. И – полное бессилие. И – ничем заняться не могу. Ничем…
А Лида (Лазаренко-Гангесова) во сне видела, что я рисовала.
– Да, – говорю. – Вот видишь, как я всё чувствую?.. А ты не чувствуешь, что я тебя жду…
– А тебе Алексей Яковлевич (Горин) кланяется…
– Как, откуда?
– Он приезжал. И опять уехал. Как приедет, я (к) тебе его пошлю…
Вот – придумала! А он – такой забавный, Алексей (Горин)! Перед отъездом я видела его два раза: когда у нас с Лидой был такой мучительный день, и я отказалась от билета в гимназию – на концерт, от Лазаренко мы пошли вместе. И он так меня звал на концерт, удивлялся, что я всё сижу дома, собирался учить ходить под руку… На другой день опять были у них (Лазаренко): пили чай, сухарем меня угощал, смеялись, он читал «Викторию» Гамсуна 412 – под «Лунную сонату», под Лидин аккомпанемент… Потом пошел меня провожать – по собственному желанию (впрочем, он часто выражал желание проводить меня от Лиды, а иногда они ходили с Володей) и спрашивал, почему я «давно так часто» у Лиды не бывала?.. Упрашивал английскую книжку – оставить ему «добрую-добрую память», очень долго не выражал желания уйти, хотя уже десять (часов вечера) било, усиленно жал руку… Словом, вел себя совсем как подобает отъезжающему…
412
«Виктория» – роман (1898) К. Гамсуна, изображающий бунт личности против обывательской среды, сложную жизнь человеческого сердца, воспевающий красоту и силу любви.