Тайны старой аптеки

Торин Владимир

— Она может учинить что-то… злодейское?

— Миссис Тоун души не чает в этих трех проходимцах, которые вечно норовят проникнуть в аптеку и стащить раствор валерьяны. Глядите в оба, чтобы коты не проникли сюда за ней.

Джеймс с тревогой закусил губу: посещение вдовы злодея Золотого Века — этот день просто не мог быть хуже…

…— Что-то вспоминается, мэм? — спросил Джеймс, пристально глядя на миссис Тоун.

Женщина свела глаза на кончике короткого скрюченного носа, подняла их к потолку, а потом описала ими пару кругов.

— Пока ничего…

—

Мне жаль, мэм.

Вдова Тоун покивала и тяжело вздохнула. В аптеку она пришла за пилюлями для восстановления памяти и, как сказала Джеймсу, они ей были нужны, чтобы вспомнить, что именно случилось с ее мужем двадцать лет назад. Никто точно не знал, куда именно и в какой момент исчез Филин — в газетах о нем просто вдруг перестали писать. Говорили, что он умер, но при каких обстоятельствах это произошло, было загадкой. Вдова между тем считала, что все знает, вот только никак не могла вспомнить, словно кто-то покопался в ее голове и стер все воспоминания об этом. Она много лет приходила в аптеку, пила свои пилюли и кое-что прояснялось, но крупицы былых событий были слишком разрозненными…

Джеймс ожидал, что супруга Филина окажется чем-то жутким, и его даже постигло разочарование, когда она вошла. Это была немолодая женщина в старомодном полосатом платье с серебристой брошью-совой на лацкане жакетика. В руках она держала ридикюль, обшитый перьями, выпуск газеты «Мизантрополис» из Старого центра и зонтик.

Как только вдова Тоун переступила порог аптеки, прочие посетители, не сговариваясь принялись морщиться и шикать, а потом и вовсе поспешно ретировались на улицу, обходя ее стороной как прокаженную. Очевидно, все знали, кто она такая.

— Добрый день, Лемюэль, — сказала вдова Тоун подойдя — кажется, она не поняла, что за стойкой стоит вовсе не Лемюэль. — Я пришла за своими лекарствами.

— Разумеется, мэм. — Джеймс протянул женщине приготовленный для нее пакет. Одну пилюлю она предпочла выпить здесь же, на месте. Джеймс дал ей стакан воды.

— Вы ведь знаете, что я пытаюсь вспомнить, Лемюэль, — отстраненно проговорила вдова, безучастно оглядывая полки и шкафы за спиной Джеймса. Джеймс не знал, и она рассказала.

Он ее не перебивал, завороженно глядя на пилюлю, которую она перебирала между пальцами, словно в нерешительности.

— Ваш отец и мой супруг были очень дружны, — добавила вдова. — Лазарус заменил Брейкарду руки на механические, с такими чудесными когтями… В последний раз человека с механическими когтями видели на крыше здания суда Тремпл-Толл. Это было за день до гибели Горемычника и за неделю до ареста Замыкателя. Я тоже была там… на крыше… Ночь, гроза и сирена… больше я ничего не помню.

— Может, лекарство что-то прояснит?

Вдова Тоун кивнула и положила в рот пилюлю, сделала глоток воды и закрыла глаза. Она стояла так почти десять минут — Джеймс все порывался спросить у нее что-то, но никак не решался это сделать.

Наконец она открыла глаза и посмотрела на него…

Ничего не вспомнив, вдова достала из ридикюля маленькую книжечку и самозаполняющуюся чернильную ручку, что-то записала и снова вздохнула.

— Что вы пишете, мэм?

— Это мой дневник воспоминаний. Я записываю сюда все, что всплывает в памяти

о той ночи. Но чаще я пишу: «Ничего не вспомнила». Я возлагаю особые надежды на монолог. Вижу, вы не понимаете, о чем я. Те, кого называют злодеями, страдали излишней театральностью, была даже традиция «злодейского монолога», обычно рассказанного в самый неподходящий момент. Они отвлекались на эти монологи — и их ловили. Мой Брейкард тоже обожал такие монологи, и я надеялась, что вспомню его… последний монолог.

Вдова бросила взгляд на часы и поспешно спрятала книжечку и ручку обратно в ридикюль.

— Мне пора, Лемюэль. Меня ждет «Чернильная тайна».

— Простите, что ждет?

— Это книжный клуб, который я основала. Мы собираемся в лавке «Переплет» и обсуждаем книги.

— Понятно. Хорошего дня, мэм.

— Хорошего дня, Лемюэль.

Вдова Тоун вышла из аптеки, а Джеймс все глядел задумчиво ей вслед. «Очень странная женщина. Пытается вспомнить, что произошло двадцать лет назад, ведет даже специальный дневник и… Дневник!»

Джеймс спохватился и достал из кармана вырванные странички дневника прадедушки.

«И как я мог о них забыть?!»

Он уже расправил странички, намереваясь тут же их прочитать, как колокольчик звякнул и вошли двое джентльменов.

«Посетители! Как не вовремя!»

Убрав странички в карман, Джеймс проскрипел сквозь зубы:

— Добро пожаловать в «Горькую Пилюлю». Чем могу быть полезен?

***

Влетев в свою комнату, Джеймс запер дверь на ключ и подошел к кровати.

— Да-да, Пуговка, сейчас…

Вытащив чучело из-под одеяла, он поставил его на пол.

— Можешь пока побегать по комнате. Только не лай, мне нужно кое-что прочитать…

Лемюэль так и не вернулся, и до самого закрытия изучить странички дневника не удалось. Как назло, после ухода вдовы Тоун посетители пошли один за другим. В те редкие моменты, когда никого не было, прочитать записи тоже не представлялось возможным — очень некстати спустилась мадам Клопп и тут же принялась рассылать лекарства пневмопочтой. При ней выяснять, что же на этих страничках такого понаписал прадедушка, что Хороший сын решил их вырвать и спрятать, не хотелось. Поэтому, пока часы не пробили шесть и старуха не сказала «Закрываемся», Джеймс не мог найти себе места от нетерпения. Ко всему прочему, как будто ожидание его и так недостаточно измучило, теща аптекаря заставила «дорогого кузена из Рабберота» убирать аптечный зал.

Когда наконец все осколки были собраны, пол подметен и вымыт, стойка натерта до блеска, а прошмыгнувшие коты (и как им удалось пробраться?!) изгнаны, ему позволили снять фартук и отправиться к себе. Старуха устроилась у кассового аппарата и начала с удовольствием пересчитывать дневную выручку, а Джеймс бросился вверх по лестнице, бегом преодолел коридор и нырнул в свою комнату…

— Я и сам пока не знаю, что это, Пуговка. Надеюсь, хоть что-то прояснится.

Джеймс достал странички, с досадой понял, что за окном стемнело и уже ничего не видно, зажег лампу, и, устроившись на подоконнике, взялся за чтение.