Тайны темной осени

Чернышева Наталья Сергеевна

Оба моих смартфона заработали как ни в чём ни бывало. Должно быть, Алексей каким-то образом зачаровал их. Он и разговаривал со мною голосом Ольги, когда узнавал, в каком купе я нахожусь. И ему, конечно же, не нужно было, чтобы у меня была связь. Иначе я могла вызвать экстренную службу и ускользнуть от него.

Понятно теперь, почему бедная тётя Алла так выступала против Ольгиного замужества! Она знала, за кого та идёт, и чем всё в итоге закончится. Вот только, сгорев в собственном доме и став умертвием, тётя Алла ко всему прочему ещё и сошла с ума, от того

и не могла объяснить толком, что тревожит её.

Ну, откровенно говоря, поверила бы я правде? Хоть кто-нибудь поверил бы правде? «Не выходи замуж за злого колдуна, он сожрёт твою душу…» Смешно. Это сейчас мне не смешно, а тогда было бы смешно точно.

Удивительно только, чего Алексей так долго медлил. Щипал другие ягоды с виноградной грозди рода? Скорее всего. Три года!

Меня облило запоздалым ужасом. Три года я общалась, ездила в гости, видела — глаза в глаза! — чудовище, убивающее людей, чудовище, замучившее до нечеловеческого состояния по, крайней мере, одного ребёнка! И даже мысли не возникло. Даже чувства никакого не проскользнуло! В виде спонтанной необъяснимой неприязни там, отторжения. Наоборот!

Алексей всегда вызывал симпатию. А уж с какой нежностью относился к Оле! Вот только… ребёнка она от него родить не могла… Правильно! От злобной твари, вышедшей из-за Двери, пожиравшей души, разве можно вообще родить кого-либо? Значит, Ольга не бесплодна! Бесплодным был как раз Алексей в силу его сущности.

Голова пухла от всего пережитого. Как носить в себе это всё, и — молчать, молчать, молчать. Меня же не поймут, стоит мне рассказать хотя бы половину! Ни мама, ни сестра, — никто вообще. Не поймут, решат, что я умом тронулась. Да и…

Впервые в жизни я ощутила со всей полнотой, что есть события и есть вещи, о которых приходится молчать даже в тех случаях, когда остаёшься наедине с собой. Потому что стоит только начать вспоминать, прокручивать перед внутренним взором, как неизбежно вспомнишь и вкус поцелуя, и сильные руки на плечах, и неистовое пламя любви, ледяное и жаркое одновременно, в котором сгорела без остатка.

Вряд ли я смогу ещё раз посмотреть на другого мужчину так же. И уж совершенно точно не смогу принять его. Память помешает.

Может, зря я не выпила воды из Леты?

Но матрас уже просох, я отогнула уголок проверить. Осталось только кофейного цвета пятно, совсем сухое.

Вагон несло вперёд, покачивая на поворотах. Колёса стучали в лад мыслям: «Так-так, так-так».

Я поговорила с мамой. Успокоила её. Со мной всё в порядке, еду. Да, буду в Сочи к вечеру. Встретить? Да не надо, наверное, сама, не маленькая. Что Ольга?

Ольга пришла наконец-то в себя, её отлучили от аппарата искусственной вентиляции лёгких. Вот, значит, как. Вот как всё было серьёзно… Врачи дают хороший прогноз. Будет жить. Но, скорее всего, останется инвалидом. Перебит позвоночник… нужна операция… операция нужна в любом случае, но нечего надеяться на то, что сестра когда-нибудь встанет и спляшет рэп. Инвалидное кресло — её средство передвижения навеки.

Я не знала, как сестра воспримет эту новость. Пока ей не говорили ничего, ещё рано, она только-только пришла в себя. Оля всегда

была деятельной, гиперактивной, не сидела на месте, и вдруг, в одночасье, — обезноженный инвалид. Тяжёлый удар, чего там. И ещё Алексей… Она ведь верит, что он погиб. Ещё себя за него винить начнёт, ведь именно она была за рулём, когда машина кувыркнулась с серпантина…

Я чувствовала, что впереди ещё немало трудностей, и некоторые из них окажутся просто непреодолимыми.

Я ведь не смогу рассказать ей правду! Даже если расскажу, она не поверит. И мы ко всему прочему ещё поссоримся, вполне может быть. Не-ет, я буду молчать!

Каково это, молчать, когда язык не связан магическими узами забвения и свободно может трепать что угодно, как угодно, с кем угодно и где угодно, мне предстояло в скором времени узнать во всех подробных частностях.

Я вышла из купе, слегка задержавшись перед дверью. «Никуда не выходить!» — эхом отдался в памяти приказ Похоронова. Да, но тогда тварь вместе с созданной ею куклой гуляла на свободе, а теперь их не было в мире. Как не было рядом Похоронова. Его отсутствие причиняло почти физическую боль.

Проводница чистила свой глаз. Вынула из глазницы, окунала в стакан с синеватой дезинфицирующей жидкостью, придирчиво осматривала оставшимся глазом, окунала снова. Услышала меня, подняла голову, ухмыльнулась. Ага. Я куклу видела, я Алексея видела, я сидела на берегу чёрной реки Ахеронт. Напугаешь меня теперь пустой глазницей, как же.

Мрачнова Келена Таумантовна, так? Полуженщина-полуптица, персонификация мрака, гарпия, — вот верно было моё первое впечатление, зря ему не доверилась!

— Я прочитала Википедию, — сообщила я, без приглашения усаживаясь напротив.

Проводница дёрнула плечом, вставила глаз в глазницу, и тот ожил, становясь неотличимым от здорового. Она не задала мне вопроса, как это я сохранила память. Посчитала, наверное, что так решил Похоронов, а спорить с ним — себе же лиха искать. Хотя, по-моему, у гарпий была равная сила. Если не большая. Гарпии хоть летать могли, где им вздумается, и пакостить, как им вздумается, а перевозчик видел только чуждые ему берега и чёрную воду родной реки…

— Почему поезд? — прямо спросила я. — Почему — вагон?

— Мир можно увидеть, — пожала плечами она. — На людей посмотреть.

— Смотришь ты на людей, — и? — допытывалась я.

Почему-то мне важным казалось докопаться до истины. С какой радости гарпия вместо того, чтобы заниматься более интересными и важными делами, служить в том же МУРО, например, затаилась в проводниках поезда дальнего следования? Неужели ей нравится мыть туалеты и скандалить с нечистоплотными пассажирами?!

— Видно, жопой прочитала, по диагонали, — усмехнулась Кэл. — Там дальше что написано? «Символ жадности, алчности, ненасытности… преследуют скупцов, жадных, порочных…» Тут, в дороге, кого только ни встретишь… в вип-вагоне особенно… Одно удовольствие с ними работать. Нет, ты не думай, если человек хороший, я его уважаю! Попусту, ни за что, никого не дёргаю. Но остальных-то почему не пощипать?