Тайны темной осени
Шрифт:
Я лежала под одеялом, не торопясь подниматься, и улыбка сама выползла мне на губы. Мне было немного больно, но большей частью всё же хорошо. Да, если я когда-нибудь выйду замуж, мне уже не сказать в первую брачную ночь: «Я хранила себя для тебя, любимый». Но это уже и неважно. Так неважно, что только посмеяться, а потом забыть.
Я вспоминала случившееся по эпизодам, в рваном каком-то, хаотическом ритме. Поцелуй, проброшенный в вечность, и привкус сухой чёрной пыли на губах, почему-то с кофейным оттенком, и его руки на плечах, на талии, на бёдрах. И жидкий огонь, охвативший обоих. И острое понимание, что и для него
Я потянулась под одеялом, вылезать ой как не хотелось, но слишком долго не полежишь, когда физиология настойчиво зовёт по банальным, самым что ни на есть приземлённым делам. Пришлось покинуть уютное гнёздышко. Покопалась в сумке, вытянула свитер. С ним веселее, хотя, конечно, не дело валяться по постели в уличной вещи…
Похоронова не было. Его ноутбук стоял закрытым, если не знать, что это компьютер, легко принять за причудливый ящик. Ну, «милитари»-модель, что вы хотите. Если выкинуть его из окна во время движения поезда, вряд ли ему что-то сделается. Разве только встречный поезд перемелет колёсами.
Я бросила взгляд на гардеробную нишу — плаща бомжа там не оказалось. Снова Похоронов бродил по своим магическим делам вокруг и около поезда… Он объяснил, когда мы лежали вместе в обнимку, что кукла привязана ко мне, а к кукле привязан её хозяин, тот самый человек, впустивший в душу тварь из-за Двери ради каких-то, одному ему ведомых выгод. Существование за счёт убийств даёт энергию, подобие бессмертия даже. Больше не надо волноваться насчёт человеческих болезней, — носитель потусторонней сущности становится ловким, сильным, здоровым. Расплачиваясь при этом собственной душой: тварь питается не только жертвами извне, ей нужны соки и того, на ком она паразитирует.
Самые страшные потери — те, которых мы не замечаем. Усыхающая душа не болит. А хирургов, способных выжечь, вырезать поражённую часть, как удаляют из организма рак на ранних стадиях, в человеческом мире почти что и нет. Знания утрачены, утрачена культура оккультных и мистических знаний. Пришла Кали-Юга, железный век, время распада и раздоров, утраты знания и уничтожения веры.
— Странно, — говорила я, — что ты поминаешь Кали-Югу. Ведь это из древнеиндийских верований, а ты сам…
— Ваш мир — поливариантен, многолик и изменчив, — отвечал Похоронов. — Здесь не действует правило исключения. Всё смешано в одну бурлящую массу, нет чистого знания, которое сумело бы объяснить всё. Чистых теорий и чистых вер не хватает, у них обязательно имеются какие-то изъяны. Кали-Юга — прекрасный термин, отлично описывает происходящее, а что придумали его не у нас и не на вашем севере — какая разница. Одежду, что ты носишь, тоже произвели не в твоём городе и даже не в твоей стране…
Но мне всё равно сложновато было понимать его. Мой бедный куцый человеческий разум отказывался вмещать громадные временные вехи и пласты знаний. Ну, да. Кто-то жил на свете от начала его сотворения, а кто-то родился всего лишь двадцать семь лет тому назад.
Я
Столько, сколько нужно, пока Похоронов с компанией не поймает гада
Всё так, и смысл в этом был, но как же мне хотелось сейчас прыгнуть в будущее, вот прямо отсюда и в солнечное сочинское завтра, к сестре и матери! Чтобы нынешнее ожидание осталось в прошлом, ничего не значащей зарубкой в памяти, и новые дни наматывались бы поверх него неумолимой лентой времени.
Я встала… и тут же меня приморозило к месту, а из окна — сквозь окно, чёрт возьми! — внезапно выметнулось длинное кошачье тело. Бегемот пролетел вперёд ракетой и с диким воплем впился в… В то, что появилось на пороге. И тут же отлетел в сторону, сворачиваясь клубком и скуля от лютой боли…
Что оно не было человеком, сомнений не возникло. Но и полностью сгустком мрака там, зла или чего-то такого — не было тоже. У него оказалось лицо Алексея, мужа Ольги! И корявые крючья пальцев, натягивавшие тонкие, прозрачные — призрачные! — серые нити. Нити прочно держали куклу, не давая ей двигаться по собственной воле. В голове загудел отчаянный крик: «Помоги!»
Мы с тобой одной крови. Помогу… если и ты поможешь мне.
— С-сиди спокойно, тварь, — приказал Алексей, как-то странно перекашивая рот
Так разговаривают люди, перенесшие инсульт: часть мышц по какой-то стороне лица наполовину парализованы, мимика из-за этого нарушена, иногда — серьёзно и сильно.
— Доставила ты мне проблем, сука. Теперь не уйдёшь!
— Чтоб… ты… сдох… — выдохнула я.
Ненависти, вспыхнувшей во мне к Алексею, хватило бы, чтобы поджечь Сверхновую! Да, три года назад Ольга вышла замуж… и как же ясно, как понятно стало теперь всё! Ощипывание виноградной кисти, да, Лёшик? Пока не дошёл до последних, самых вкусных, ягод.
— Сдохнешь ты. Сейчас. И твой е&@рь из ада тебе не поможет!
Его лицо дёргало и кривило спазмами, в приступе бешенства он сжал нити, прошивавшие куклу насквозь, и её тельце задёргалось тоже, зашитый рот давился криком.
— Отпусти её, урод! — крикнула я. — Ей же больно!
— Да пожалуйста! — серые нити брызнули искрами в разные стороны, и кукла упала на колени, не удержавшись на ногах.
Рассыпались по полу золотые блестящие волосы. Если не знать, что скрывается под ними, насколько изуродовано лицо и искажена самая суть девочки, легко поверить, что видишь перед собою ребёнка…
Алексей прицельно пнул своё создание под копчик:
— Разделай мне тушку, будь заинькой.
Я стояла, беспомощно хлопая глазами — моё обычное состояние в критические моменты! — понимая, что сейчас меня живьём разорвут на части. Какой бы симпатией ни прониклась ко мне кукла, а перебить непреложный приказ хозяина она не могла. Ни сил у неё не было для этого, ни смелости духа. И то, ей же было лет восемь, когда её украли и начали над нею издеваться. Откуда там что взяться могло, после трёх лет бесконечных мытарств и запредельной боли?