Тайны темной стороны
Шрифт:
– Без тебя мне не пройти. Для входа и выхода из этой дыры нужно мужское и женское начала. За это я покажу тебе как входить в прошлое. Хочешь?– предложила она.
Понятно, что я согласился. Мы пришли к месту почти в полночь. Это была большая круглая поляна, окруженная черным лесом. Мы стали в центре, и Веда – так она велела себя называть – прочла какие-то заговоры, обращенные к духам леса. Она была голая, я это знал, и покрыта лишь каким-то свободным балахоном вроде ночной рубашки. Собственно, я тоже. Мне было трудно сосредоточиться, если честно… После, взявшись за руки, мы пошли, двигаясь мелкими шагами как бы по
– Закрой глаза и замолчи внутри. Я повиновался и тотчас ощутил, будто погружаюсь в землю, точнее, что я как бы опускаюсь вниз под землю по винтовой лестнице в какой-то вертикальный ствол. Так я опускался довольно долго, а затем
она велела открыть глаза. Я опять же подчинился и поразился тому, что видел все как днем, или, скорее – в сумерки, будучи абсолютно уверен, что сейчас глубокая ночь.
– Теперь пойдем медленнее,– скомандовала она, и я стал понемногу
переставлять отяжелевшие ноги. Казалось, что в тот момент, когда мы двинулись прямо, на меня кто-то надел кандалы с пудовыми гирями. И вот тогда-то меня и пронзила та самая страшная боль – я наступил на гвоздь той же самой ногой и тем же самым местом.
– Тебя не пускают в прошлое,– сказала она, и ночное зрение тотчас исчезло и все опять погрузилось в привычный мрак.– Извини. И не расстраивайся, мы вскрыли место, и это главное. В прошлое ты еще войдешь, но только всякий раз, когда ты будешь туда идти, тебе придется сталкиваться с этой самой болью. Воспринимай это, как цену, что следует заплатить духам и как требование быть внимательным и безупречным.
Нога болела по-прежнему, и я, сев на прохладный песок, закрыл глаза, делая глубокие выдохи и вдохи. Легкое дуновение коснулось лица, но это был не ветер, а скорее, паутинка, прилетевшая с легким ветром бог весть откуда. Открыв глаза, я увидел все, как днем, а в следующее мгновение, немало поразившись, понял, что вокруг меня уже совсем не та ночь, в которой я закрыл глаза, а нечто совсем иное. Было ощущение, будто меня запихнули в банку, и без того весьма плотно набитую какими-то бумажками, тряпками и прочими мягкими, но, тем не менее сдавливающими предметами. Затем ощущение сдавленности стало уходить и появилось что-то вроде восхищения или же экзальтации. Город исчез, да и пустыня изменилась до неузнаваемости. Река отошла значительно дальше на север, домов не было и в помине и лишь вдалеке виднелись неясные дрожащие огоньки.
– Вот ведь незадача! Вместо Висмара я попал на то же самое место, и совершенно неизвестно – в какое время.
«… Тебе не позавидуешь, ибо как можно завидовать человеку, у которого поводырем является боль?»– хохотнула тогда моя подруга на Лысой горе.
И только теперь я воспринял этот неприятный смешок как ценнейший совет, данный мне далеко за полночь в том нашем странном путешествии.
Боль… Я сел и уколол ногу булавкой в том самом месте, где только-только сидел комар. Боль разлилась мгновенно и залила все сознание. Я держал изо всех сил перед глазами письмо Катарины, продираясь сквозь боль и пытаясь не упустить из виду и восприятия то, что было добыто с таким трудом. Затем что-то толкнуло меня, я взял и пошел, ковыляя по песку, и волоча ноющую от боли ногу. Внезапно боль стала такой сильной, что
Я уже переставлял ноги по булыжной мостовой, и боли уже не было. Вокруг было много людей, и никто меня не замечал.
А вот и помост. Вокруг дрова и какие-то люди снуют туда-сюда. Суета. Вот и она, привязанная к столбу. Успеть бы… Где же человек с арбалетом? Вот подошел палач, осталось совсем немного… Господи, успеть бы… Но как? Я ведь лишен способности физического воздействия, я не могу выбить у него из рук арбалет. Слева от площади стояли несколько лошадей, запряженные в большие телеги. На одной из них была привезена Катарина, на других – дрова, столб и все остальное. Лошади! Вот, кто мне нужен. Ведь они, как никто должны меня чувствовать!
Я подошел поближе. Животные забеспокоились, стали похрапывать,
мотая головами. Остается десять шагов, восемь, семь, пять… Лошади заметались, и неистовое ржание заполнило площадь, одна гнедая кобыла взвилась на дыбы. Собаки гавкали уже давно, а теперь они просто захлебывались лаем.
– Ведьма, ведьма,– закричала толпа. Я оглянулся и увидел, как согнулся пополам палач… Оставались секунды, и я, метнувшись к лошадям, замахал на них руками. Они рванулись с места и побежали на площадь. Толпа, разом выдохнув, подалась назад.
Я обернулся и увидел ее глаза полные удивления. Еще мгновение и огонь, набрав силу, коснулся ее платья…
***
Я давно не писал ей, поскольку битва была окончена и необходимость во мне отпала, но совсем недавно я получил последнее письмо:
– В этот раз я скажу немного. Только самое важное. Странно и неловко чувствовать себя спасенной. По всей предыдущей жизни я не привыкла просить и принимать помощь. У меня же перед тобой долг великий и небывалая ответственность: теперь такое ощущение, что все, что делаю, делаю и для тебя тоже и как бы с тобой. Очень страшно «заехать не туда». По инерции живу еще по принципу: «Человек, в сущности, тотально одинок, и это неустранимо»
Не знаю, как рассказать, но раньше я считала тебя своим учителем, а теперь поняла, что нет никаких учителей, а лишь, в лучшем случае, если повезет – хорошие добрые советчики, которые встречаются то в придорожном трактире, а то и в ночлежке, в которую тебя занесла пурга. И ты слушаешь их советы, но почти всегда это получается в полусне, поскольку, ты слишком устал и радуешься, что теперь можно просто прикрыть глаза, без малейшего риска замерзнуть. Но порой бывает так, и именно так произошло со мной, что очнувшись уже утром, когда пурга стихла, ты не находишь рядом того ночного человека, который заботливо оттер шерстяным шарфом твои окоченевшие ноги и согрел для тебя чашку вина.
До тебя медленно доходит, что после того, он еще что-то советовал насчет дальнейшего пути, что-то необыкновенно важное. Что-то без чего дальше и двигаться-то невозможно… И тогда ты с горечью понимаешь, что закрыв глаза и заснув, ты потерял неизмеримо больше, чем если бы заснул там, на морозе, по ту сторону двери.
Рассеяние
Благостно небесное насилье,
Руль миров держащее в руке!