Тайны Вечного города. Термы Нерона

Дерендяев Андрей

Фабий протянул ей смятый, засаленный лист пергамента.

– Правят свой путь между тем энеады усталые к суше, – с непониманием, сменившимся удивлением прочитала вначале про себя, а затем вслух дочка адвоката.

– Лишь бы поближе была! – и плывут к побережьям Ливийским, – продолжил Фабий.

– Вергилий? Энеида? – засмеялась Туллия. – Ты наврал! Нет у тебя никакого разрешения. А если бы стражник умел читать?

– Пришлось бы заплатить. Но большинство безграмотные, поэтому штрафы выписывают крайне редко.

Мрачное здание тюрьмы, с грубыми, массивными стенами, пугавшими

своим грозным видом, располагалось на небольшом расстоянии от храма Конкордии, богини согласия и супружества. Внутри было холодно и сыро. Поежившись, они направились уже знакомым Фабием длинным, узким коридором. Шаги гулко отдавались неутомимым эхом, сопровождаясь писком разбегавшимися во все стороны потревоженными крысами.

Дойдя до нужной камеры, остановились. Фабий с содроганием вспомнил предыдущее посещение и теперь гадал, каким перед ним предстанет отец.

– К убийце сенатора? – поинтересовался худой, покрытый густой щетиной стражник. – Опоздали, ребятки.

– В каком смысле опоздали? – удивился Феликс.

– Увезли, – осклабился служитель. – Судить. Пришло его время.

– Судить? – внутри у Фабия похолодело, к горлу подкатил тошнотворный комок.

– Вы родственники? – продолжил, как ни в чем не бывало работник тюрьмы. – Жалко с ним расставаться. Хороший человек. Был. Я по каждому заключенному тоскую. Они, к сожалению, редко у меня задерживаются. Только привыкнешь, узнаешь получше, разговоришься с некоторыми…

Не слушая, Фабий бросился обратно. Следом застучали ботинки Феликса, тревожа едва успокоившихся крыс. За ним спешила Туллия.

“Почему Фений Руф не сдержал обещание?” – в голове плотным роем замельтешила сотня догадок. – “Не решился пойти против воли Нерона? Убит заговорщиками? Не успел отдать распоряжение? Произошло недоразумение? Или изначально не собирался освобождать отца? Он ведь и ранее обещал помочь, но даже не попытался. А может, заговор оказался настолько серьезным, что он больше ни о чем не думает?”

Суд назначили на Форуме, в одной из базилик, совсем неподалеку от того места, где находилась тюрьма. До нее легко и быстро можно было дойти пешком, но потерявший голову любящий сын решил, что быстрее доехать.

Запрыгнув обратно в повозку, зычно свистнул. Туллия с Феликсом едва успели занять свои места, как лошадь резво бросилась вперед. Торопясь и чувствуя, что и так упустил слишком много времени, Фабий принялся понукать нетерпеливого скакуна и лошадь, войдя в раж, буквально понеслась по дороге, оставляя позади повозки шлейф пыли. Столпившиеся возле одной из базилик люди в ужасе шарахнулись в разные стороны, видя, как в их сторону несется взмыленный, покрытый пеной конь. Знакомый охранник вновь попытался преградить путь, но разглядев лицо возницы, чертыхнулся и отпрянул, едва не упав. Шлем слетел с его головы и, с гулким звоном ударившись о камень возле ног, покатился к толпе. Раздался громкий смех. Напуганные горожане принялись веселиться, скрывая свое раздражение и секундный испуг за насмешками над опростоволосившимся солдатом.

Еще немного проехав вперед, Фабий сумел взять себя в руки и, остановив лошадь, спрыгнул с повозки. Пройдя вперед, заметил справа от себя небольшую группу людей и двинулся в ее

направлении.

– Перерыв закончился, – выкрикнул появившийся в дверях плотный мужчина с гладковыбритым лицом и черными кустистыми бровями. Надетая на нем белоснежная тога с трудом позволяла разглядеть его фигуру, скрывая ее множеством складок.

Собравшиеся засуетились и спешно принялись проталкиваться внутрь здания. Фабий последовал за ними, чувствуя, как в груди тревожно замирает сердце, а ноги подгибаются, становясь ватными.

– Вы видите Фения Руфа? – поинтересовался он у друзей.

Те покачали головами.

– Нет, – тихо ответила Туллия, лицо юной матроны сделалось сосредоточенным и напряженным.

Даже у Феликса улетучилась его всегдашняя веселость и брат, крепко сжав челюсти, громко засопел.

– Суд вынес свое решение! – по залу пронеся властный, лишенный эмоций голос.

Фабий разглядел вдалеке маму. Аврелия стояла бледная и казалось в любую секунду готова лишиться сознания. Глаза смотрели безжизненно и отрешенно, словно в их владелице отсутствовала жизнь. Рядом, бережно поддерживая ее за локоть, возвышалась фигура дяди Эмилия. Отец Феликса выглядел взволнованным и мрачным, жевал губами, периодически бросая по сторонам настороженные взгляды. Стоявшие возле них незнакомые люди переминались с ноги на ногу, с нетерпением ожидая приговора судьи.

Переведя взгляд от родных, Фабий заметил Порсену, отца Лупуса. Виноторговец с важным видом сидел на заранее принесенном стуле. В уголках губ играла ехидная улыбка, безмятежный взор благостно скользил поверх собравшихся в базилике зевак.

– Решение наше, – продолжил сидевший на возвышении судья, – окончательное. Изменить может только Божественный Цезарь Нерон.

Уже по тону и выражению лица говорившего Фабию стало ясно, какой приговор вынесен его отцу. Дальше он уже не слушал, лишь тщетно, прекрасно понимая полную бесперспективность своих действий, пытался отыскать Фения Руфа.

– Подсудимый Луций Фабий Марцелл признается виновным в предумышленном убийстве сенатора Публия Петрония Вера в термах Нерона в апрельские календы в консульство Авла Лициния Нервы Силана и Марка Юлия Вестина Аттика.

Аврелия, вскрикнув, рухнула без чувств. Дядя Эмилий подхватил маму под руки и попытался вывести из зала, но напиравшая со всех сторон толпа, во все уши внимавшая словам судьи, не пожелала расступаться. Фабий почувствовал, как ему на плечо легла чья-то рука, а левую ладонь сжала теплая нежная и невероятно приятная. Кровь, пульсирующая в висках, на мгновение заглушила все прочие звуки, кроме одного-единственного – бешено колотящегося сердца.

А судья между тем продолжал говорить спокойным, ровным, ледяным, словно мороз голосом, объявляя приговор.

– За умышленное лишение жизни римского гражданина подсудимый Луций Фабий Марцелл приговаривается к смертной казни. Ввиду особой милости божественного Цезаря и принимая во внимание личность подсудимого, не замеченного ранее ни в каких предосудительных поступках, ему разрешается самому выбрать способ, каким его лишат жизни.

Фабий пошатнулся и, ничего не видя перед собой, ринулся прочь. В голове плясала одна-единственная мысль: