Тайны Вероники Спидвелл. Компиляция - Книги 1-5
Шрифт:
– О, о… – пробормотала она. Потом подняла на него глаза и вопросительно указала пальцем на его глазную повязку. – Я знаю, что это не мое дело, сэр, но, право, мне так любопытно. Что случилось с вашим глазом? Вы потеряли его на дуэли?
Стокер был удивительно терпелив с девушкой.
– Я его не потерял, – сказал он, отодвинул повязку и показал ей глаз – целый и невредимый, за исключением тонкого серебристого шрама, который шел от брови через веко и вниз по щеке вдоль скулы.
– Зачем же вы тогда носите это?
– Потому что, хоть глаз и удалось спасти, но теперь он быстро устает. Если я долго
– Да что вы говорите… – прошептала она.
Стокер не стал придвигаться к ней еще ближе, но заговорил добрым, доверительным, почти чарующим голосом.
– Теперь, когда я ответил на ваши вопросы, может быть, вы будете так любезны ответить на мои.
– О, все что угодно, сэр! – ответила она.
– Спасибо. Мне кажется, вы очень умная девушка, Черри, и достаточно наблюдательная. Наверное, почти ничто в этом доме не может пройти мимо вас.
Она прищурилась.
– Но и из меня ничего не выходит. Спасибо за монетку, сэр, – добавила она и, поспешно поклонившись, ушла.
Я посмотрела на него с осуждением.
– Теряешь сноровку, раз не можешь вытащить хоть немного лишней информации из такой девушки, – сказала я ему.
Он пожал плечами и закрыл дверь, чтобы никто нам не помешал. Не сговариваясь мы решили разойтись по разным комнатам. Хотя оба по роду деятельности были учеными-натуралистами, но специализировались в совершенно разных областях. Мои интересы лежали в запутанном царстве чешуекрылых, а он занимался таксидермией, создавал чучела животных, как бы воскрешая умершие образцы и придавая им жизнеподобие. И то, и другое занятие требовало внимания к деталям, а также некоторой оригинальности мышления. Наши способности идеально дополняли друг друга.
Первая комната явно была студией-мастерской Артемизии: холсты в разной стадии завершенности, книги по искусству, наброски, кисти и какие-то непонятные инструменты. Огромные, обращенные на север окна (сейчас закрытые ставнями), должно быть, прекрасно наполняли помещение светом, но даже при неровном свете свечей (сэр Фредерик не стал утруждать себя тем, чтобы провести газ на верхние этажи) сразу становилось понятно, почему так много людей восхищалось ее полотнами. Она отдавала предпочтение крупным работам, фигуры на картинах были больше человеческого роста, а цвета – потрясающе яркими. Стокер подошел к одному из холстов, эскизу: Далила держит в руках остриженные локоны Самсона, а я прошла через полуприкрытую дверь в соседнюю комнату.
Это, очевидно, были жилые помещения: там были стол со стульями и кресло, придвинутое поближе к камину. Потрепанный, но яркий ковер оживлял простой дощатый пол, а кресло было завалено множеством небольших подушек, сшитых из ярких шелковых лоскутков. Каминная полка вся была уставлена разнообразными предметами: фотографиями в рамках, фарфоровыми зверушками, шкатулками из папье-маше. Стены оклеены яркими обоями в розочкии сплошь увешаны всевозможными картинами – от набросков, наскоро пришпиленных к стене булавкой, до законченных работ, должным образом оформленных в рамы из позолоченного дерева. Даже старенький деревянный стол был покрыт вязаной скатертью с веселыми полосками красного, зеленого и фиолетового
Я подошла к умывальнику и изучила стоявшие там предметы. Они лежали в удивительном порядке. Зубная щетка и порошок в стаканчике, маленькое зеркальце, несколько банок с кремами и пудрой и бутылка из зеленого стекла с именем аптекаря на этикетке.
– Что это, черт возьми, такое? – спросила я себя, взяла бутылочку и поднесла ее к свету. Она была почти пустой, только на дне оставалось несколько капель зеленовато-молочной жидкости. Этикетка кое-где размокла и слезла с бутылки, так что я смогла прочитать лишь часть имени и дату. «Мод Эр…».
– Мод Эресби, – вспомнила я настоящее имя Артемизии. А дата? За два месяца до ее смерти.
– Стокер, – позвала я, – подойди и взгляни.
Он появился с альбомом для набросков в руках. Я протянула ему бутылочку.
– Что ты можешь об этом сказать? Этикетка отклеилась.
Он открыл пробку и принюхался, потом наклонил голову, обдумывая, что это за запах. Затем перевернул бутылочку, и ему на руку выкатилось несколько капель. Он осторожно лизнул их, подержал на языке, чтобы распробовать, а потом проглотил.
– Лист малины, – произнес он наконец. – И несколько других ингредиентов, которые мне сложно определить.
– Лист малины? Для чего?
– Он укрепляет матку. Его дают женщинам с угрозой выкидыша, чтобы сохранить плод, – объяснил он.
Я с удивлением заморгала.
– Она была не замужем и ждала ребенка от женатого любовника. Большинство женщин в таких обстоятельствах были бы рады выкидышу, а она пыталась его предотвратить?
Он пожал плечами.
– Может быть, она хотела ребенка. Многие женщины чувствуют потребность в материнстве, – заметил он, тактично опустив упоминание о том, что у меня подобной потребности не было. – Или, может быть, она его не хотела, но не могла позволить ему умереть, если у нее была возможность этому помешать.
Вдруг он нахмурился.
– Но если у нее был риск выкидыша, почему же ее обнаружили в постели Майлза Рамсфорта в ночь, когда она умерла?
Я вновь заморгала.
– Неужели невозможно предаваться удовольствиям в постели во время беременности? И что же, все беременные женщины обходятся без этого? Девять месяцев без сексуальных отношений? Просто ужасно.
Стокер слегка покраснел.
– Если беременность проходит хорошо и плод надежно закрепился, считается, что подобные занятия безопасны. Но при малейшей угрозе для ребенка или матери это строжайше запрещается.
– Зачем же тогда рисковать потерять его таким образом и одновременно принимать лекарства, чтобы этого избежать? – закончила я.
– Прекрасный вопрос.
Я кивнула в сторону альбома у него в руках.
– Что у тебя там?
– Кое-какие объяснения, – ответил он и открыл альбом на одной из последних страниц. – Узнаешь этого человека?
Работа была без подписи, но очевидно авторства Артемизии. Даже и в маленькой картине узнавались те же смелые линии и изящная композиция, что и на больших холстах. Это был набросок: обнаженная мужская фигура, изящная и гибкая, растянулась на диванчике, ноги призывно раскинуты, на голове рожки сатира. А лицо Джулиана Гилкриста.