Тайные врата

Керделлян Кристин

Я прервал воркование моих спутников:

– Но откуда Наполеон мог знать, что тайные архивы находятся в Трианоне? У него же не было дневников герцогини де Кадаран!

– Дэн, ну что же вы, у него был источник получше! – воскликнула Катрин.

– Какой?

– Гуверне,[16] Дэн! Наполеон совершенно точно встречался с Гуверне! Или с кем-то, кто помогал ему

закрыть подземный вход… Не забудьте, что Бонапарт и Людовик Шестнадцатый – современники!

Так, хватит мне уроков истории.

– О'кей, Катрин, о'кей… Допустим, Наполеон знал, что тайные архивы находятся в Трианоне и что Гуверне указал ему, где находится тайник. Вы думаете, это сохранилось бы в тайне? И Наполеон оставил там все документы?

Я говорил сухим тоном, как на совещаниях, когда спешу поскорее их закончить.

– Я не могу ничего утверждать, – ответила Катрин.

– Тогда зачем вы привели нас сюда?

– Интуиция, Дэн.

– Я свои интуитивные догадки обычно проверяю.

– А как вы хотите…

Взбешенная, Катрин повернулась ко мне спиной и пошла дальше в глубь галереи, открывая компьютер. План Большого Трианона, который мы видели чуть раньше, снова появился на экране.

– Пришли, – произнесла Катрин. – Дэн, подержите, пожалуйста, ноутбук.

Катрин указала на комнату справа от себя, за большой деревянной дверью. Я последовал за ней, изучая план на экране. Красивый рисунок Трианона, трехмерный, с наложенными зелеными буквами-названиями комнат, Малахитовый салон. Внезапно в низу экрана я заметил иконку, запускавшую функцию «поиск». Я нажал на нее. Появились два имени: Наполеон. Людовик XIV.

Я понял, что привело Катрин сюда. Она определила комнаты, в которых останавливались оба правителя! Навязчивая идея императора найти предков была столь сильна, что он, приезжая в Трианон, конечно же, исследовал помещения, которые до него занимал Людовик XIV.

– Малахитовый салон, господа! Единственная комната Большого Трианона, в которой обитали и император, и «король-солнце», оба!

Катрин улыбалась. Она направила фонарь на столешницу справа от нас, затем на две маленькие вазы. Все малахитовое, сибирского камня, подаренное императору царем Александром I.

– Пойдем! Искать надо там.

Гранье молчал, а значит, соглашался, если верить старой пословице. Катрин отметила одно место, но у меня еще оставались сомнения.

– Если Наполеон нашел тайник, он запросто мог его опустошить.

Катрин покачала головой.

– А может, и нет. Он мог взять документы, которые его интересовали, и оставить остальные. Или просто их посмотреть. А поскольку мы с ним ищем разные вещи… Точно можно сказать, что он не нашел ничего, что доказывало

бы его родство с королями, – иначе мы бы знали! Но, может быть, он изъял бумаги, касающиеся Людовика Шестнадцатого… А другие, которые меньше его интересовали, как наши планы садов, оставил, а, Дэн? Не удивлюсь, если он был очарован возможностью сложить свои тайны вместе с секретами королей Франции, как бы снова вписать себя в их последовательность!

Катрин обводила Малахитовый салон своей лампой, освещая одно за другим прочие его сокровища. Две картины, подписанные Шарлем де Лафоссом, – «Аполлон и Фетида» и «Клития, превратившаяся в подсолнух». Два больших зеркала в лепнине, установленные, если верить ей, для герцогини Бургундской, которая превратила эту комнату в свою спальню. Помпезная мебель Жакоба-Демальтера: золоченые скамьи резного дерева, обитые темно-красным дамастом с бордюром из золотой парчи по краям, перемежающиеся двойными занавесями.

Помнишь, как наши друзья из Калифорнии издевались, когда я описывал страсть французов к этим позолотам, канделябрам, витым ножкам и пастушкам? Пыльно. Старо. Скучно. Людям, живущим в другом блеске – стального металла, светящейся черноты, пикселей и плазмы, – этого не понять. Вилли, социолог, объяснил мне однажды, что французы любят окружать себя бархатом и стразами, в попытке убежать от реальности – устрашающей, ежедневной.

Я подошел к камину, чтобы получше рассмотреть «Аполлона и Фетиду». Гранье меня опередил.

– Аполлон, опять Аполлон! Даже во второсортном павильоне Людовик Четырнадцатый не мог отойти от своих пристрастий.

Я хотел возразить. Это замечание, совершенно неуважительное к монархии, меня уязвило – даже меня, американца… Я подумал, что Гранье, писавший статьи и в «правую», и в «левую» прессу, – человек просто-напросто беспринципный. И все-таки сдержался.

– Что ж, нельзя терять время!

Катрин достала радар. Мы начали с камина.

– В романах же обычно камины закрывают вход в тайные комнаты, верно? – Гранье просто не мог не сказать колкость, чем безмерно раздражал меня.

За шестьдесят две минуты мы обследовали пол и стены Малахитового салона. Катрин облазила с радаром все стенки и доски. Рядом с ней я исследовал контрольный экран. Но, несмотря на все усилия и ее тщательность, мы не обнаружили ни малейшего следа.

Катрин бросила очки на пол и без сил упала на паркет, едва сдерживая слезы.

– Простите, я действительно думала, что…

Приступ ее слабости вызвал у меня новый прилив адреналина – и гениальности. Я набрал на компе: Меню – Редактирование. Задача – Поиск.

Если программа позволяет совмещать «личные» покои императора и Людовика XIV, она может также совместить покои Наполеона и госпожи де Ментенон. Любимая дама – морганатическая супруга великого короля – была так тесно связана с Людовиком, что можно легко предположить, что тайные документы монарха она хранила у себя.