Тайный брак
Шрифт:
Встреча эта стала попыткой (почему не намного раньше?!) покончить с междуусобной войной во Франции и объединить наконец два враждующих королевских рода — Валуа и Бургундский. Если помирятся мой брат Шарль и герцог Филипп, надеждам Англии на подчинение ей французского королевства будет нанесен окончательный удар.
Бедфорд это хорошо понимал и оттого находился в крайне угнетенном состоянии. Все завоеванное предками разваливалось прямо на его глазах.
Позднее я узнала, что, совершенно подавленный, рассорившийся с бургундцами, он ожидал исхода аррасской встречи,
Там же он и умер, почти внезапно.
Весть о смерти Бедфорда повергла меня в полное отчаяние. Он мне всегда нравился, я чувствовала в нем неназойливого, искреннего друга, считала его благородным, честным, хотя излишне суровым человеком.
Теперь у меня не осталось могущественного покровителя. Я теперь один на один с герцогом Глостером, который после смерти брата сделался главным и единственным претендентом на престол. (Если, о Боже, что-нибудь случится с моим сыном Генрихом, королем Генрихом VI.)
Какое-то время мы жили в предчувствии близкой беды. Мы — это я и Оуэн и мои верные друзья и помощницы. Но ничего не происходило, и мало-помалу мы стали успокаиваться. Наша жизнь начинала входить в прежнее русло.
О смерти Бедфорда я узнала не много. Говорили, у него какая-то неизлечимая болезнь, но, главное, отчего он таял на глазах у всех, так это душевное состояние, постоянное чувство вины перед покойным братом за то, что не сумел удержать им завоеванное и завещанное. И не только вина, но и угрызения совести, что, возможно, намного болезненнее и быстрее разрушает тело и душу. Еще рассказывали, будто перед самой смертью он говорил, что никогда не простит себе, что позволил сжечь Деву Иоанну и этим оскорбить Небеса…
С его смертью окончательно лопнул союз между англичанами и бургундцами. В эти же дни перемирием между орлеанистами-арманьяками и Бургундским домом закончилась встреча в Аррасе. Французы больше не будут никогда воевать с французами — такое решение было принято на этой встрече.
Франция ликовала. Люди танцевали на улицах. Бывшие враги, приверженцы враждующих партий, пожимали друг другу руки, обнимались на виду у всех. Они клялись с этой минуты обращать свое оружие только против общего врага, только в защиту Франции.
— Да здравствует король Карл VII! — кричали повсюду.
— Да здравствует герцог Филипп Бургундский!..
Париж снова оказался в руках французов. Английские войска оставляли город.
Во время всех этих волнений умерла моя мать.
Не думаю, чтобы она сожалела о своем уходе из жизни. Хотя она в молодости так любила каждое ее мгновение! По всей видимости, она уже достигла предела: стала непомерно толста, ее мучила подагра. А ведь эта женщина слыла красивой, умела использовать свое очарование для удовлетворения самых тщеславных желаний, дама, не признававшая слова «нет».
Вероятно, находясь уже при смерти, она узнала, что англичане готовы уйти из Парижа и туда войдет победоносное войско ее сына, которого она никогда не любила и который боялся ее; Шарль не был даже уверен в том, что он законный отпрыск своего отца, короля
Двум другим женщинам ее сын обязан тем, что решился взойти на престол, встать на защиту своей страны. Имена этих женщин — Жанна д'Арк и Иоланда Арагонская, мать его жены.
Французская королева, моя мать, скончалась до того, как ее сын во главе своей армии вошел в столицу страны. Англичане проявили должное почтение к умершей — ее тело было положено в гроб и отправлено по реке в аббатство Сен-Дени. Там его предали погребению среди гробниц французских королей и королев.
Две смерти за один месяц…
Из нашего тихого убежища в Хэдеме мы продолжали — больше, чем когда-либо — следить за происходящим, поскольку понимали, как тесно теперь оно связано с тем, что может случиться с нами самими.
Мы не переставали надеяться, что тревоги наши чрезмерны и все обойдется, но в то же время понимали зыбкость наших надежд. А потому старались прожить каждый отведенный нам день, как если бы он стал последним — по возможности полнее и счастливее. И это нам удавалось… Как? Спросите у любви.
Крах английских завоеваний во Франции еще больше усилил вражду между Глостером и кардиналом Бофортом, считавшим необходимым стремиться к полному миру с французами. Глостер придерживался другого мнения. Он считал, что единственная причина всех неудач на континенте — либо плохие замыслы, либо плохое исполнение хороших замыслов. Он предлагал исправить положение при условии, если его отправят туда.
Глостера слушали, приветствовали на улицах, потому что его обаяние продолжало еще действовать на людей, но мало кто верил ему или всерьез полагал, что он сумеет добиться того же, что его великий брат Генрих, чьи победы будут жить в веках.
Следуя своей тропой мира, кардинал Бофорт задумал еще раз породнить английскую и французскую королевские семьи, ведя разговор о помолвке между моим сыном Генрихом и дочерью моего брата Шарля. К моему облегчению, из этого ничего не вышло: французская сторона оставила без внимания его предложение, что вызвало ярость оскорбленных англичан…
Затем Глостер все же отправился во Францию, и не знаю, как французы, а мы с Оуэном вздохнули с облегчением.
В это время я опять зачала.
Снова для меня перестало существовать почти все, что не связано с ощущением зреющей во мне новой жизни.
Сейчас, оглядываясь назад, могу уверенно сказать: лучшими днями моего существования на этой земле были те, когда я жила ожиданием ребенка.
Мы с жадностью ловили все новости из окружающего нас, но так далеко отстоящего мира.
Англичане пребывали в унынии после отступления из Парижа. Французы внезапно атаковали порт Кале — потому Глостер и отплыл туда, чтобы принять участие в защите города, очень важного в военном отношении: порт являлся воротами во Францию.
Честолюбие герцога получило чувствительный удар еще до того, как тот успел высадиться на французском берегу: войска англичан под командованием Эдмунда Бофорта, племянника кардинала, отбили атаку французов.