Тайный брак
Шрифт:
Все это не помешало ему продолжать почти неприкрытые любовные отношения с Элинор Кобэм, весьма привлекательной пышной дамой, пользовавшейся большим успехом у мужчин. К тому же она, как говаривали, занималась ворожбой. Герцог просто потерял голову от ее чар, так считали многие.
И, что удивительно, известные всем дурные стороны его натуры и такие же поступки продолжали служить ему во благо: в глазах народа он оставался любимцем, баловнем, нестареющим шалуном.
Вскоре стало известно, что папа римский — вероятно, под давлением Бургундского дома — расторг
Думаю, герцог вздохнул с облегчением: его обязательства перед Жаклин теряли силу, и он мог теперь все свое время и силы посвятить новой любовнице, ублажая ее.
Хотя нет — поскольку Бедфорд, уезжая во Францию, взял туда Бофорта, то Глостер не без наслаждения выполнял обязанности регента, правящего страной вместо малолетнего короля, что вызывало у меня смутное беспокойство.
На фоне всех этих больших и малых событий моя жизнь складывалась, слава Богу, вполне благоприятно. Тайна, которую я носила в своей душе, наполняла мое сердце трепетным волнением и восторгом. Чем ближе я узнавала Оуэна, чем лучше понимала его, тем дороже для меня он становился. Я пребывала большей частью в состоянии исступления, почти в беспамятстве, и все, что не связывалось с моей любовью, казалось мне далеким и призрачным. Я не понимала, зачем люди ссорятся, воюют, убивают друг друга, интригуют, если есть на свете такое потрясающее чувство, как любовь, захватывающая тебя целиком, уносящая в иной мир и не оставляющая сил ни на что другое.
Меня любовь сделала одержимой. И я вела тайную жизнь, которая благодаря помощи нескольких верных женщин, радующихся моему счастью, не казалась мне трудной.
А еще у меня был мой сын Генрих. Уже не такой маленький. Время не стояло на месте, и моему сыну, серьезному и красивому, исполнилось уже пять лет.
Он начинал понимать, что отличается по положению от других мальчиков, своих сверстников, но от этого не заважничал. Он привык к новому окружению, к леди Батлер, даже полюбил ее, однако не забывал, что у него есть мать и что эта мать — я, и встречи с ним доставляли мне истинную радость. Но и печаль тоже.
Чего я так боялась когда-то, к счастью, пока не произошло. Я имела возможность довольно часто навещать сына, не вмешиваясь, разумеется, в его воспитание, потому что давно поняла бесполезность, даже опасность подобных попыток. У него там свои воспитатели, друзья, и мать — на третьем месте. Но я все же оставалась для него матерью, пусть приходящей, однако достаточно близким человеком… Если же после очередного визита к сыну мне бывало особенно тяжело, мой любимый Оуэн утешал меня, и это ему отлично удавалось.
Сын казался мне несколько странным ребенком. Настроение его менялось быстро и резко. Только что бегал шаловливый мальчик, обожавший веселые игры, как вдруг, без всяких видимых причин, он становился серьезным, чем-то озадаченным, даже обеспокоенным, словно что-то его угнетало.
Порой мы выезжали с ним на верховую прогулку, он с интересом наблюдал за людьми, приветствовавшими нас, и нервными движениями то и дело
В редкие минуты, когда нам случалось остаться совсем одним в комнате, я крепко обнимала его, он прижимался ко мне, и так мы сидели какое-то время молча. Тогда он становился подлинно моим ребенком… Он любил слушать мои рассказы о своем раннем детстве и при этом держал меня за руку или цеплялся за юбку, как бы опасаясь, что я вдруг исчезну.
Леди Элис рассказывала мне, что он хорошо успевает в учении, но хуже проявляет себя в играх на открытом воздухе. Они его мало занимают.
— Слава Богу, — говорила она, — с ним рядом другие мальчики того же возраста, и он может видеть, как уже искусны они в верховой езде, в стрельбе из лука и в других играх. Однако король предпочитает сидеть за книжками, что очень печально, ибо он должен преуспеть во всем.
— Мы все неодинаковы, — отвечала я ей. — И, мне кажется, его успехи в науках очень важны и полезны.
— Королю следует быть образцом как в науках, — повторяла она настойчиво, — так и в разных искусствах. На то он и король…
Расспрашивал он меня о своем отце. И с большим вниманием слушал мой рассказ о нем, величайшем из воинов, каким его считали многие и в Англии, и за ее пределами. Он слушал меня с восхищением и легким страхом — особенно когда речь заходила о сражениях, в которых гибли десятки тысяч воинов.
— Но существует в жизни, — убеждала я его, — множество разных дел, гораздо лучших, нежели войны. И куда счастливей для всех, если страны живут в мире, а люди не убивают и не калечат друг друга. Ведь стоит оглянуться вокруг, и мы увидим, что есть книги… много книг… музыка… картины…
Я видела, ему нравится, когда я так говорю, — потому что от тех, кто учил и воспитывал, он слышал главным образом рассказы о всевозможных сражениях, о гибели врагов и победах английского оружия.
Но учили его также истории страны, и он уже многое знал о своих предках, об их жизни и деяниях. Эти сведения неустанно вбивали в его юную головку.
Порой мне думалось, что не нужно так загружать ребенка с самого раннего детства: ведь все равно половина сведений, если не больше, забудется, но наставники придерживались иного мнения. Что ж, возможно, им виднее.
Однажды мой сын спросил:
— Они меня любят, это правда?
— О ком ты говоришь, милый?
— Народ… люди…
— Разумеется. Иначе не оказывали бы тебе такие знаки внимания.
— Но леди Элис говорит, они приветствуют корону, а не меня самого.
— Что ж, возможно, она права.
— Тогда почему не возить по улицам одну только корону? — спросил в раздумье Генрих. — Зачем нужно, чтобы ее держала моя голова?
«О, дорогой мой сын! — мысленно воскликнула я. — Как рано начал ты предаваться серьезным размышлениям!»
А ответила ему так:
— Но ведь корона и существует для того, чтобы быть надетой на короля.